Все без ума от багабопа, в честь знаменитых бепчеров и кубишмаков дают имена детям, звездам и хомякам. Последние годы каждому важному государственному торжеству в обязательном порядке сопутствует большая игра. Так случилось и в тот раз, когда королевства Великая Шмармания и Самый Великий Бушмингол подписали наконец, после многих лет обсуждений, контракт на торговлю таблетками от нищеты. Отметить такое важное событие решили, разумеется, игрой в багабоп – на орбитальной арене у планеты, до которой никому нет никакого дела. Переполненный зал трещал от гостей – предельное количество в двести тысяч посетителей превысили на три человека! Над полем для игры, на стеклянной летающей платформе, скользили король Шмармании Пукибуки с его кремовой бородой и король Бушмингола Абербан Полуторный с прозрачными зубами. Позади них обмахивались электрическими веерами искривленные королевы – только недавно в моду вошло впрыскивание в лица бегбарбадурата бегбарбадола, что немного скашивало головы и делало их похожими на бананы. Прекрасные в своей чудовищности королевы задавали моде ход! Еще на платформе ютились какие-то министры, но эти сменялись так часто, что их имен никто не запоминал и запоминать не желал. Даже крокодилы в ямах.
Зал гудел в ожидании захватывающей схватки между кубишмаками Шмармании и разбугаями Бушмингола, зрители сыпали семечками и проливали на ступеньки липкое пиво, заранее изгалялись в насмешках и колкостях – пока вместо спортсменов издевались над болельщиками противного лагеря. В верхних ложах обустраивались с удобствами персоны чуть более важные, чем станковые рабочие и разносчики, чем водители звездных грузовозов и собиратели открыток с рисованными женщинами. Там, на высоком балконе, расположился тощим телом остроумный и злой фармацевт по имени Кахма, а сбоку к нему пристроился журналист и просто хитрый негодяй – человек без имени, который надеялся на компетентные и небанальные комментарии. Позади них и чуть повыше сидел генерал, поженившийся недавно не на ком-нибудь, а на самом себе – и уже объявивший себя вдовцом, а сбоку от него ютился придворный поэт Шмармании, великий острослов и тугодум Певций Лохма, с женой, тоже Лохмой. Жена эта, кстати сказать, отличалась медленным нравом и жаловалась порой, что вращение планеты вокруг своей оси утомляет ее бесконечной гонкой. В других ложах расселись парламентарии, полковники и подполковники, торговцы, ростовщики и прочая публика неочевидной значимости.
Внизу занимали места люди проще и крикливее, люди с толстыми кулаками и тонкими желудками, люди, жаждавшие насытится зрелищами и готовые ради этого отправить эволюцию человеческую каким угодно завихрениями, потому что и сами-то имели к ней весьма опосредованное отношение. Автор этих строк, скромный летописец и будущий гранатометчик, дрожал от робости как раз на этих трибунах.