«На улице белошвеек живёт Амелия Хорн. Она лучшая в своём ремесле».
«О, благодарю вас! Знаете, я так теряюсь и в городе, и в вашем дворце. После нашей провинции, здесь всё кажется таким блистающим и огромным! Вы позволите обращаться к вам за помощью, если что?» – и я протянула ей ещё одну монетку.
«Конечно», – снисходительно улыбнулась горничная. Ну, вот, первый шаг сделан. Мы ещё не подруги, но уже не враги. Кто всегда знает обо всём больше и лучше всех? Прислуга!..
Потом я с наслаждением помылась, раскинув руки, упала на огромную кровать с прохладным шёлковым бельём и перевела дух. Как хорошо!..
Вечером съездила на улицу белошвеек, купила несколько готовых туалетов и заказала у Амелии Хорн пару новых платьев.
Поужинав и немного поболтав с горничной, решила перед сном прогуляться и вышла в парк.
Подсвеченные встающей луной облака живописно перечеркнули небо призрачными дорогами. Пути меж звёзд…
Ночные цветы пахли пряностями, деревья чуть шелестели листвой, – в такую ночь только стихи слагать и серенады слушать, а не бродить одной неизвестно где. Впрочем, королевский парк – не разбойничий лес! Да и я почувствую присутствие любого раньше, чем он сам поймёт, в какую сторону хочет пойти.
«Добрый вечер!» – негромкий приятный голос совсем рядом заставил меня подпрыгнуть от неожиданности.
«Я напугал вас? Прошу простить».
Напугал – не то слово!
«Просто не думал, что вы так глубоко задумались. Хотя сегодняшний дивный вечер и впрямь располагает к раздумьям».
«Э-э-э… да, наверное».
Что-то странное и непривычное я чувствовала, обволакивающее, лишающее сил. Причём это были мои собственные ощущения, а не «подслушанные» чужие. Я помню, когда впервые на меня обрушились чужие эмоции и чувства – это было лет в семь – думала, сойду с ума от непонятных страданий, ничем явно не вызванной радости, горя по кому-то ушедшему, чьей-то любви… Всё было не моим, но я чувствовала, слышала, переживала всё со всеми. Не могла объяснить, что со мной происходит, кричала от чужой боли, плакала и смеялась. Почти непрерывно. Матушка приглашала сначала лекарей, потом священника…
Даже во сне первое время я не находила покоя. Сны – это ведь тоже эмоции. Я видела много странного, – всего, что снилось окружающим людям, и наутро просыпалась уставшей и разбитой. Это был самый нелёгкий период в жизни.
Но постепенно научилась отстраняться от того, что кипело в душе, наполняло её. Знавшие меня удивлялись, как ребёнок может стать вдруг таким холодным, никого не любить, никому не сочувствовать. А я просто боялась, боялась, что чувства могут вдруг оказаться не моими. Где там я? Совершенно себя потеряла. Но, наверное, Перводева вняла молитвам, потому что и это миновало. Я обрела способность отделять чужие эмоции, блокировать их, когда нужно, хоть это и требует определённого напряжения сил и собранности. Ничего, привыкла.