Он дал отбой, и телефон зазвонил тут же — тревожно, нетерпеливо, как междугородняя, словно дожидаясь этого мгновения.
Игнациус крикнул:
— Прачечная номер шесть слушает!
— Александр Иванович? — не удивляясь, осведомились в трубке.
— Он самый.
— Добрый вечер, Александр Иванович. Я говорю с вами по поручению Фукеля.
— Не знаю такого, — мгновенно похолодев, ответил Игнациус.
— Александр Иванович, — сказали в трубке, твердо, по-иностранному, выговаривая слова. — Александр Иванович, не надо валять дурака. Вы должны вернуть это кольцо. Безусловно. Оно вам ни к чему. Кстати, я уполномочен предложить за него вполне приличную компенсацию.
— Нет, — сказал Игнациус.
— Александр Иванович, не упорствуйте, — терпеливо посоветовали в трубке. — Не упорствуйте, не вынуждайте нас применять крайние меры. Это будет чрезвычайно неприятно для обеих сторон.
— Идите к черту, — сквозь зубы сказал Игнациус.
— Вам, конечно, нужны доказательства? Естественно. Расспросите своего друга, когда он очнется…
— Что?
В трубке деловито сообщили:
— Ваш друг. Роман Веский, лежит сейчас около дома сто пятьдесят четыре по улице Полярников. Это в Купчино, слышали? Где кафе «Уют». Как видите, мы настроены очень решительно. Советую вам вызвать «скорую помощь», а потом побеседовать с ним, если разрешат врачи.
— Вы с ума сошли, — прошептал Игнациус.
Он вдруг поверил.
— Поторопитесь, Александр Иванович, а то он не сможет разговаривать вообще. Ну, — я еще позвоню.
И раздались короткие сомкнутые гудки.
Игнациус замер — с трубкой. Будто пружинистая мохнатая шестипалая лапа легла ему на затылок. Звонко цокнули зубы. В проеме дверей появилась Валентина — белые овечьи скулы под завитыми кудряшками.
— Мы тебя ждем!
— Зачем? — не понял Игнациус.
Валентина отчетливо покрутила пальцем у виска. Исчезла. Он, как сквозь вату, услышал скомканные далекие голоса, перешарк многих стульев, быстрый хлопок шампанского, и вслед за этим — протяжный гулкий торжественный бой курантов.
Наступил Новый год.
Аудитория была битком набита. До самого потолка поднимались ряды очумелых расплывчатых лиц. Игнациус даже остановился. Откуда столько народа? Не должно быть столько народа. Очень плохо, что столько народа. Он поклонился, как паяц на шарнирах, и гомон утих, сменившись вдруг зловещей натянутой тишиной. Воткнулись любопытные взгляды. Его бросило в жар. Настенные часы в блестящей металлической шине показывали половину четвертого.
— Ты рехнулся, — отчетливо и зло прошептал Анпилогов справа.
Был весь крысятник: Бубаев-старший, взбивающий пальцами раздвоенную холеную бороду, и Бубаев-младший — согнутый, как интеграл, и крыса-Хипетин в халате, катающий между губ незажженную тонкую сигарету, и крыса-Молочков, расчесывающий корни белобрысых волос.