Бубаев-старший огладил раскидистую бороду.
— Вопрос самый элементарный: зимой и летом — одним цветом?
Крысятник восторженно запищал и звериные хищные мордочки повернулись к кафедре.
Но Созоев не растерялся.
— Патефон, — чрезвычайно спокойно ответил он.
— Почему патефон?
— А — патефон, и все.
И Бубаев подавленно шлепнулся на скамью.
— А тогда позвольте другой вопрос? — Рогощук, даже не вставая, далеко над сиденьем вытянул свое гуттаперчевое тело. Будто кобра. Прорезались жилы на шее. — Без окон, без дверей, полна горница людей?
И сверкнул по рядам бифокальными мощными линзами.
— Патефон, — опять ответил Созоев. Неприятно набычился, снизу оглядывая аудиторию. — Еще есть вопросы?
И Рогощук тоже втянулся обратно. А гадючник венчиком сомкнулся над ним и — шур-шур-шур — задымилось участливое шипение.
— Ну, старик сегодня в ударе, под корень рубит, — восхитился Жека.
Две навозные мухи вдруг закружились над макушкой его. И одна из них весело пискнула:
— Привет, ребята!..
Аудитория загудела.
— А тогда позвольте выступить! — опомнившись, закричал Бубаев. И, не дожидаясь разрешения, бодренько покатился вниз. Голый крысиный хвост высовывался у него из разреза пиджака и, как проволока, хлестал по скамьям.
Игнациус инстинктивно поджал ноги.
— Мне это не нравится, — довольно громко заявил Анпилогов, убирая журнал на английском, который читал.
Встала Элеонора и отряхнула роскошную рыжую шерсть вдоль предплечий.
— Даю справку по процедуре заседания, — невыносимо растягивая слова, произнесла она. Открыла толстенную книгу, переплетенную в дерматин, перелистнула несколько папиросных страниц и продекламировала, как в первом классе, тоненьким, очень старательным голосом: — В лесу родилась елочка, в лесу она росла, зимой и летом стройная, зеленая была. Зайчишка-зайка серенький под елочкой скакал, порою волк, сердитый волк, под нею пробегал!..
Аудитория загудела еще сильнее.
Игнациус ничего не понимал. Лишь таращился — до боли в распяленных веках. Осторожно, украдкой, пощупал себе лоб — холодный. Придавил, загибая, мизинец о край стола. Кажется, ничего не изменилось.
Обезумевший Жека с размаху заехал ему по спине:
— Не робей, Александр! Матросы не плачут!
А навозные мухи немедленно подтвердили:
— Ништяк!
Между тем неутомимый Бубаев все-таки взгромоздился на кафедру.
— Я не позволю вам профанировать! — яростно фыркнул он, поводя из стороны в сторону нежными розовыми ноздрями. — Вы не имеете права, я все равно скажу! — И, подняв пятерню, загундосил, как будто из бочки: — На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной… Кто ты будешь такой?