— Госпожа, так это получается, вас мужчина спас? — весело хмыкнула одна из приближённых к командующей воительниц, за что получила в ответ грубое и очень резкое «заткнись».
— Боже, позор-то какой. — Словно мир ушёл из под сильных и стойких женских ног запричитала черноволосая. — Слушай, давай забудем обо всём, что здесь было, хорошо?
— И даже о вашей героической: «Я больше не могу»? Вы тогда так обречённо произнесли это, и даже последний удар приготовились принять…
— Заткнись, — опустив голову, шикнула старуха. — Я благодарна тебе за спасение и награду позже выдам, а пока, пожалуйста, никому не рассказывай о том, что спас мою жизнь. Хорошо?
«Вы ведь и мне жизнь спасли», — ответив хитрой поддразнивающей улыбкой, кивнул я. Не знаю, почему это для неё так важно, но я согласен придержать эту тайну до лучших или по ситуации требующих времён. Всё же я не рыцарь какой-нибудь, а всего-навсего обычный убийца, с крайне необычной и очень симпатичной подружкой за спиной.
Бродя вдоль стен вместе с Бьянкой и нашими воительницами, с осторожностью поглядывая на восток, собирал раненых и недобитых Видэнбергских воинов. Всем брошенным на поле боя раненым аристократкам, не сопротивлявшимся при взятии в плен, обещали почтенное обращение и содержание. Их телами Расдэс планировала укрыться в случае следующей атаки. Враг, потерявший в сегодняшнем налёте половину своего войска, зализывал раны, разбивал лагерь и готовился к частичной осаде. И именно этими знатными дамами мы и планировали выторговать себе необходимые для функционирования города ресурсы. Ведь просить золото в такой обстановке глупо: им не набьёшь желудки, не укрепишь стены. А вот телегами с провиантом, шкурами и травами, которые знать могла обещать за своё освобождение, вполне.
«Как хорошо быть аристократом», — глядя за тем, с какой ненавистью наши уцелевшие потрошат и обносят карманы вражеских ополченок, думал я. В отличие от знати, этим на плен рассчитывать не приходилось. Некоторые крестьянки, по той или иной причине попавшие под завалы и не сумевшие из-под них выбраться и сбежать, с криками и мольбами пытались отмахиваться от круживших над ними стервятниц, ради собственной потехи специально издевавшихся над немощными пленницами.
— Прошу, не надо! — кричала одна из Видэнбергских женщин, с двумя сломанными ногами пытаясь уползти на пузе от шедшей по её следам такой же оборванки.
— Не надо, говоришь? — вогнав раненой копьё в переломанную ногу и пригвоздив тем самым её к земле, рыкнула преследовательница, а потом, подняв с земли ещё одно такое же копьё, вскинула то над головой. — Не надо было лезть в мой дом! — Оружие со свистом, а после и хрустом вонзилось женщине в колено. — Моя мать, старшая сестра и даже бабка — сегодня они все полегли на этой грёбаной стене, в войне, начатой предателями! Все они погибли у меня на глазах, и ни одна не молила о милости, и после этого ты, грязная сука, будешь просить у меня пощады?