Остается сказать немногое.
Варахасий никуда не исчез, он живет где-то на канале и работает дворником, по своей основной специальности. Бляху и ватник он снял, одевается вполне современно. Изредка, попадая в тот район, я натыкаюсь на него — он подметает тротуары или задумчиво отдыхает, ковыряя в ухе столовой ложкой. Мы не здороваемся, он делает вид, что не помнит меня.
Поручик Пирогов после смерти Антиоха довольно быстро пришел в себя, освоился и поступил на учебу в академию тыла и транспорта. Недавно ему присвоили звание младшего лейтенанта, и он чрезвычайно гордится единственной звездочкой на погонах.
Лучше всех устроился Буратино. Он работает в вокально-инструментальном ансамбле «Поющие мамонты». У него обнаружился голос, соответствующий названию, и он там главный солист. Я ходил смотреть. Они выступают в верблюжьих шкурах. Успех колоссальный, особенно у девушек. Стены заклеены броскими афишами: «Б.Ратинов». Я уже замечал майки с его изображением.
Ольге дали квартиру в южных новостройках, и она сразу же переехала. Мы с ней не видимся.
Дом Антиоха снесли. Сейчас на этом месте пустырь, засыпанный щебенкой и кирпичом. В ближайшие тридцать пять лет там планируется разбить сквер и водрузить памятник Ивану Толстопятову, русскому самоучке одиннадцатого века, который изобрел смеситель для ванны.
И еще.
В городе, который на ржавой брусничной воде мановением руки долговязого самодержца возник среди чахлых сосен и болотного мха, в сумасшедшем камне его, под больным солнцем, в белых, фантастических ночах — в городе, где мертвый чиновник гоняется за коляской и срывает генеральскую шинель с обомлевших плеч, а человеческий нос в вицмундире и орденах, получив назначение, отправляется за границу — в этом городе истории, подобные моей, далеко не редкость.
Не такое случалось на пустынных, синеющих к вечеру площадях, в тесных переулках, в бесконечных асфальтовых дворах, цепочкой тянущихся от одного канала к другому.
Правда, теперь, спустя некоторое время, я совсем иначе оцениваю эти события. Я ни в чем не уверен. Я не знаю, что мне почудилось, а что происходило на самом деле. В конце концов могло быть и просто наваждение. Сон наяву. Мы часто принимаем вымысел за реальность.
Но иногда светлой летней ночью, поздно возвращаясь по тихим улицам, где летит невесомый пух, я вижу одинокое непогашенное окно, и тогда мне кажется, что опять кто-то нетерпеливый, сидя за желтыми лихорадочными шторами, задыхаясь и забывая обо всем на свете, осязая каждое слово, мучаясь вкусом и цветом его, создает своего «Ворона», и, когда поставит точку в последней фразе, то снова закачается черная, ядовитая крапива, закричат птицы, звонко плеснет вода, встанут над озером яркие густые звезды.