Еще одна трудность в попытке подтвердить причастность Фрейтаг‐Лорингофен к «Фонтану», а также к любым другим потенциальным реди‐мейдам или другим творениям, заключается в том, что на сегодняшний день сохранилось слишком мало примеров ее работ. Здесь мало что можно использовать в качестве сравнения. Может быть, они и существуют, но томятся в частных коллекциях по всему миру под именами более известных художников (под мужским псевдонимом). Столь же пагубной для художественной репутации баронессы была ее собственная приверженность – подобно Дюшану и другим дадаистам – антиискусству или утверждению, что художественные традиции должны быть оспорены и/или отвергнуты. Для Эльзы Фрейтаг‐Лорингофен это часто означало перенос ее творений в повседневную жизнь (подумайте о причудливых, возмутительных костюмах, которые она носила) вместо передачи их специальным учреждениям.
Хотя она время от времени выставляла свои произведения искусства, она предпочитала не продавать их в галереях или на художественных выставках, и в конечном счете именно эта возвышенная, практически трансгрессивная идея не только держала ее в тяжелом финансовом положении на протяжении всей ее жизни, но и проложила путь к ее собственному исчезновению из истории искусства – из‐за того, что ее работы не продавались, ни коллекционеры, ни кураторы не могли купить их, и возведение в культовый статус, которое обычно следует за музейными выставками, обошло ее стороной.
Таким образом, реди‐мейды Эльзы фон Фрейтаг‐Лорингофен стали просто вещами и могли быть выброшены, как, вероятно, и «Фонтан».
Почти сорок лет прошло с тех пор, как впервые была установлена связь между Фрейтаг‐Лорингофен и «Фонтаном», но с точки зрения аргументации авторства мало что изменилось. Мир искусства действительно движется медленно (а определение авторства – заведомо неблагодарное и непостоянное дело – см. главу 8), большинство музеев и критических текстов по‐прежнему объявляют «Фонтан» культовым реди‐мейдом Дюшана, исключительно детищем одного из самых выдающихся художников XX века. На своем веб‐сайте Британская галерея Тейт подробно излагает предположение Ирен Гаммель о том, что баронесса участвовала в создании работы, но указывает на отсутствие веских доказательств, подтверждающих теорию Гаммель, а также дерзкую личность Фрейтаг‐Лорингофен, подразумевая, что она публично говорила бы о своей причастности к «Фонтану» во время шумихи 1917 года, – это и есть определяющий факт для его приписывания работы Дюшану. Несмотря на это, в последние годы набирает обороты движение за пересмотр художественного значения творчества Эльзы фон Фрейтаг‐Лорингофен в рамках истории искусства – особенно в рамках дадаизма и вокруг наследия реди‐мейд (хэштег #JusticeForElsa время от времени появляется в социальных сетях, хотя, если вы введете его в Twitter, вы скорее увидите очередную порцию шуток про диснеевское «