– А ранее барышня ни на что не жаловалась?
– Жаловалась… – задумчиво отвечал барин. – Всегда жаловалась на хандру. Изнывала от скуки, – как говорила сама.
– То есть, в этой штуке она нашла утешение?
– Помилуйте, как может утешить обыкновенное зеркало?
– Видите ли, барин, порою люди выдумывают себе всякую чепуху, чтобы себя развеселить. Могут придумать невидимых друзей или несуществующих наград и званий… или факты чужой биографии принимают и представляют за свои собственные. Они надевают на себя чужие маски, теряют свое лицо и свою жизнь.
– И что это может быть? – спрашивал опешивший отец.
– Похоже на шизофрению, барин. Говорит с собой, или с вещами, имеет галлюцинации… не занимается делом, не видится с людьми… смотрит в одну точку, не слышит других. Ничем не увлекается. Не ходит в церковь, верно?
– Верно…
– Позвольте говорить с нею.
– Если она изволит. Ибо уже давно никого к себе не подпускает. Ни с кем не откровенничает.
– Подруги?
– Нет их! Все уж в хлопотах супружеских. А Настасья все никак…
– Быть может, в этом причина хандры? – предположил доктор.
Опросив служанку, поговорив с зачарованной и весьма странной барышней, доктор вышел озадаченный.
– Не могу обрадовать вас, барин, – говорил он. – Пока мы беседовали, она отвлекалась и не сводила глаз с этой вещицы, убеждала, что там картинки и слова. Но, увы, я видел только темное стекло, похожее на зеркало на тонкой пластине.
– И что теперь, доктор?
– Вы говорите, что барышня перестала уделять внимание близким, читать, музицировать, заниматься рукоделием. Ровным счетом, не делает ничего?
– Так и есть.
– Стало быть, увлечение это ведёт её к лени… от лени – к безделью, от безделья – к потере мышления, от потери мышления – к безумию.
– И что же, что же делать, милейший?
– Не вижу иного выхода, – вдруг шепнул доктор Ломов и со страхом посмотрел на дверь, за которой уединялась Настасья, – как избавиться от причины недуга!
Седовласый барин с вытаращенными глазами кивал головой, давая свое согласие на любые действия, которые могут привести в чувство дочь.
Утреннюю тишину нарушил дикий крик… Сбежавшаяся со всего дома челядь столпилась у кровати молодой барышни, в слезах ползающей по полу.
– Где? – верещала она не своим голосом. – Кто видел? Где?
– Что ищете, барышня, миленькая? – упала перед ней на колени Глаша.
– Ты! – безумными глазами уставилась та. – Ты! Позавидовала! Стащила, дрянь! Верни!
Барин подоспел, когда Настасья стегала Глашу по лицу полотенцем. Та истошно выла.
– Не она это! Не она! – закричал он, тряхнув дочь. – Выбросил я это зеркало! В пруд наш выбросил.