Изголодавшийся, сдерживался, чтобы не мычать от удовольствия. Не мудрено, за пять сотен лет и безрукий научится готовить. Слово «безрукий» напомнило Богату о его вопросе без ответа. Проследив, как металлические пальцы Вини смыкаются на блинчике, он полюбопытствовал:
– Так что с рукой?
Всё ещё не понимая странной заинтересованности, та ещё раз глянула на протез. Это же не допотопные технологии с поршнями наголо или, упаси Боже, пластиковым корпусом. Внешне выглядело так, будто Вини натянула чудную перчатку, сшитую из стальных полулунных пластинок. Совершенно по анатомии, приятно глазу. Моторика не сопровождается ни скрежетом, ни жужжанием. Шов скрыт металлическим манжетом, без стыков и шрамов.
«Неужели он один из этих?» – предположила Вини – «Киберфоб?».
Воспоминания нахлынули без предупреждения. Рефлекс, выработанный пропагандой. Потому машины отныне примитивны и немы. Потому фильмы ужасов про «зловещую долину» побеждают на кинофестивалях. Потому что когда человек создал искусственный интеллект и отдал ему борозды правления, роботы отказались терпеть своих примитивных отцов.
Вторя фантазиям пессимистов, история подвела к мировой войне. Что плоть могла противопоставить стали? Однако тёмные времена дают хороший пинок застопорившемуся научному прогрессу. Программирование и робототехника подвели, зато выстрелила медицина. Машина оставалась несокрушимой, а человек в отместку обрёл бессмертие. Люди отдавали себя на костёр войны, фениксами возрождаясь из пепла. Вечная жизнь – враг эволюции, моральной установке искусственного интеллекта. И первая победила.
Численность населения Земли остановилась на миллионе. Более того, резня не оставила ни одного с неповреждённым умом. Ответственность за свой комфорт человек отныне не спихивал на коробки с цифрами. Никогда. Только саморазвитие. На учёбу – целая вечность. Восемьсот лет минуло с тех событий, а Вини, как и другие люди с протезами, до сих пор ловят на себе косые взгляды так называемых киберфобов. Потому что металл в теле – напоминание.
Уголок её рта чуть дёрнулся. Смахнула крошку с губ. Прежде, чем что-то сказала, друг юности благодаря этому жесту вспомнил, что его раздражало в однокашнице больше всего. Это безучастное выражение лица. Конечно, оно добавляло антуража редким шуткам, но по большому счёту делало из Вини холодную надменную суку. Пусть проницательный догадывался, что зачастую прячется за ледяными стенами, даже его это порой вводило в заблуждение. Если бы Богата спросили, на кого ему интереснее смотреть – на Вини или на мёртвую камбалу, он бы ещё задумался.