«Я… я забыла все молитвы».
Прощальный зал представлял собой театральный, как в школе. Старенькая сцена, сколоченная из потёртых досок, кулисы, пошитые из потемневшего от времени и пыли алого бархата. Из трёхсот сидячих мест сегодня заняты двадцать. Взглядами присутствующие осуждали заказчицу и скорбно молчали. Лиси всхлипнула, когда Вини ахнула от увиденного и было отвернулась, но продолжила восхождение по скрипучим ступенькам под упрямыми толчками в спину.
Ничего не намекало на то, что должно произойти. Ни цветочных ковров, как в трапезной комнате, ни портрета на мольберте, ни пластиковых венков. Только одно единственное. В центре, на столе, в свете люминесцентных ламп переливался всеми оттенками серого свинцовый гроб. Различив его белоснежные внутренности, подушку с оборками, Вини почувствовала, как обивка, холодная, мягкая, буквально обхватила её. Зачавкала, зажевала. Невзначай дёрнула плечами, и Богат отпустил.
Обнаружила себя за кафедрой. Бегло погладив вдоль позвоночника, тот ушёл в другой конец сцены – за свою стойку. Гулкий ритмичный стук каблуков ботинок и прямолинейная траектория намекали – ему полегчало. Но на тумбу опёрся. Сутулился. Вини сотни раз выступала перед куда более многочисленной публикой. А теперь предательски задрожали коленки. Сердце забилось пленённой птичкой. Будто риск оговорки – главная её проблема на настоящий момент.
Государственный представитель, позволив себе ещё минутку отдыха, всё-таки оторвался от табурета, дошёл до центра сцены – строго между заказчицей и провожающим. Несмотря на хроническую усталость и общую незаинтересованность к происходящему, звонким, хорошо поставленным голосом объявил:
– Сегодня, четвёртого июня две тысячи девятьсот семьдесят четвёртого года мы прощаемся с Винивиан Степанчик. Дочерью, сестрой, женой, ма… подругой, прекрасным руководителем, достойным гражданином нашей страны. Конституцией каждому предоставлено право не только на жизнь, но и на смерть. И как бы ни было тяжело, мы должны уважать такое решение. Понимание и поддержка – высший подвиг близких. И перед вами, родными и друзьями, я в последний раз должен спросить. Винивиан, ты уверена?
Та вяло кивнула. Смотритель в повороте эффектно раскинул руки:
– В таком случае, властью, данной мне, отвожу всем присутствующим право последнего слова. Скажите сейчас и замолчите навсегда. – Пока говорил, с места встал мужчина, единственный одетый не по дресс-коду. – По утверждённому списку первого попросим…
– Извините, – пыталась привлечь внимание ведущего Вини, махая ручкой. – Извините. Пропустите моего брата, пожалуйста.