«Божок? Ты ли это?»
«Родители в своём маразме могли бы гордиться тобой теперь… Настоящий мужчина».
«Сука, за что ты в моей жизни?»
«А мне капу на челюсть поставили».
«Ты – праздный проститут.»
«Ты мне нужен… Богат, пожалуйста».
– Слукавлю, если скажу, будто не продумывала, что говорить.
Её тихий, ровный голос слышали даже мыши в полу. Но скрипели не они. Хрипотца добавляла словам глубины, значимости. Выдавала сердечные тяжбы.
– Каждый раз останавливала себя. Потому что получилось бы напыщенно лживо, хоть и складно.
Вини буравила взглядом пустое кресло. К великому счастью и великой печали, плакать не хотелось. И грандиозность момента как-то рассеялась. Как с докладом на семинаре. Того и гляди, скоро объявят кофе-брейк, и беги к столику, пока кексы не растащили.
– Я жалею. О многом. Сильно. И за последний год поводов накопилось, будь здоров.
Она с трудом подняла глаза на Богата. Но улыбнулась легко.
– Но я почувствовала жизнь. Узнала, вспомнила. Это сделал ты, – нервно сглотнула, качнув головой. – Непропорционально. За год больше, чем за пятьсот лет. Но это было… столь захватывающе. Столь насыщенно. Самый интересный период в моей жизни. В том завидую тебе. Ведь у себя ты такой был всегда.
Не видя никого и ничего, нахмурилась. Понизила тон.
– Кое-кто огорчится, узнав, что усомнилась. Близкие – что не довела дело до конца. Но это – лучшее, для меня, для них. Я… я видела любовь! То – удача моя! Аклава, Григорьян, вы правда такие!
Вскидывала руки, обращаясь к тем, кого здесь не было. Упоминание неких неизвестных в её прощальной речи отрезвили Богата. Он выпрямился, удержавшись от порыва стереть с лица паутинку скорби.
И супруга снова повернулась к нему. Лучезарная. Родная.
– Я буду благодарна тебе до скончания дней… Ещё минуты две.
Ведущий, дождавшись затянувшейся паузы, приложил сложенные ладони к губам. Отныне всякие слова запрещены. Простительно, только если супруги в моменте перекинутся парочкой.
Вини, маленькая девочка на торжественном вечере для взрослых, сделала последние свои робкие шаги навстречу провожающему. Тот, кто только что чуть не плакал, теперь порозовевший, ободрившийся, крепко обнял за талию. Как из резиновой игрушки, выдавил выдох, стиснув девушке рёбра. Та занервничала пуще прежнего, ища что-то в карих глазах. К её ужасу, он ухмыльнулся. Одними губами. Пока отворачивал от всех, глянула в зал в немой, пустой мольбе:
«Не отдавайте меня ему! Посмотрите, посмотрите, как он улыбается. Почему никто не видит?»
Но, как в американских ситкомах, зрители верят, что это по сценарию. Тем более, ничего сверхъестественного не происходило.