Вот теперь её затрясло. Точно от магнита с тем же полюсом, Вини отталкивало от гроба. Но сильная, настойчивая рука направляла, поддерживала на подъёме по передвижной лесенке, помогала устроиться.
Борта сузили обзор. Обивка, обшитая белоснежной тканью, обжимала, успокаивала холодом. Как в стоматологических клинике делают невыносимо комфортное кресло в попытке компенсировать предстоящие муки. Хотя… нет, не «как». Какое «как»?! Что вообще может сравниться с лежанием в гробу?
«Держись. Потерпи. Представь… представь, что это уже случилось. Что это воспоминание».
«Какое воспоминание?!»
От невысказанной паники начала ехать крыша. Материю тишины, точно нож, рвала возня. Где-то рядом хрустел пластик чемоданчика, шелестела бумага документов, цокали ногти по стеклу капсулы… прыскал Баят из шприца.
Тусклый свет софита заслонил Богат. Не отдавая себе отчёт, озверевшая, отупевшая Вини, часто-часто дыша, с едва слышным мычанием, царапая ногтями манжеты рубашки, потянулась к нему. К единственному, кто оказался рядом. Хотя именно он сжимал в кулаке её смерть. Прежний – заботливо-взволнованный, сочувствующе-отрешённый. С уст провожающего ритмичным шелестом потекли звуки, какими успокаивают маленьких детей. Спешно гладил по лицу, плечам. Якобы спасёт. Вызволит Белоснежку из хрустального гроба.
Ласковый убийца. На самом деле пресекал попытки встать, удерживая. Ему в помощь смертоносное оружие, от которого сам чуть не помер. Дважды. Дёргалась от иглы, насколько позволяла теснота. В смертный час растеряла нажитое – лицо, самообладание. Трусливый зверёк. Ни больше, ни меньше.
Лучи нимбом расходилось от его головы. Чуть наклонившись к ней, проваливаясь в её зрачки, ворочая нутро, как муравейник толстой палкой, чтобы слышала только она, Богат спросил:
– Ты мне веришь?
Несмотря на простоту формулировки, это был самый важный вопрос. Вспомнив всё, что их связывало, соскребя со дна остатки души, не отводя взгляда, Вини сказала своё финальное, искреннее:
– Нет.
Простояв секунду-другую с каменным лицом, Богат жадно впился в её губы. Украл последний вдох. Мятный, согретый спиртом. Прикусил, лизнул. Оторвавшись, с размаху засадил шприц в сердце Вини.
Вцепилась в руку, так и не сжав. Парализовало. Только железная кисть охватила диковинным браслетом чужое запястье. При жизни представляла, как будет отсчитывать десять секунд. Не то, что цифры – все слова погасли разом. Мясной мешочек, сбиваясь со своего ритма, тяжелел, набухал. Баят распространялся по артериям с невероятной скоростью, выжигая, разъедая органы, словно перекручивая в мясорубке. Как если бы ею из пушки выстрелили. Мозг, прежде чем лопнуть, родил: