Потёрлась щекой о тёплое плечо, вдохнула родной запах. И тотчас, как в детстве, почудилось, что всё будет хорошо. Всё как-то самой собой решится, и решится правильно и остроумно, потому как иначе вовсе и быть не может!
- Так платить ему чем-то надо? - продолжал дядя начатый разговор. - Ты крышу видела? А сарай? А загон.
- Всё я видела, - признала я, успокаиваясь.
- Помогает он мне, Йенни, - тихо сказал дядюшка. - Я же всё-таки не вечен, дочка.
Я вытерла остатки набежавшей на глаза влаги и подняла взгляд на дядюшку.
- Мы поставим тебя на ноги, - пообещала я. - Я скоро найду эти проклятые врата, которые ей так нужны. Ты будешь прежним.
И. впервые дядюшка мне не возразил.
А я не знаю, что напугало меня больше - эта его молчаливая покорность или то, что дважды назвал меня «дочкой», без повода, то есть не тогда, когда я в звериной личине и отнюдь не тогда, когда мне грозила смертельная опасность.
Но дядюшка не был бы самим собой, если бы на этом «шоковая терапия» прекратилась.
- Я не хотел дурного, девочка. Давить на тебя не хотел. Просто недоброе слышу в твоей тяге к лорду из Драконьего Гнезда. Я так понял, у тебя природа какая-то особенная, навроде потребности - отдавать. Только, сдаётся мне, что этот - возьмёт, так возьмёт, девочка. Пусть я утратил связь с Вещуньей, но беду я чую. И беда в замке ждёт. Ведь не твой он. Не твой, Йенни.
Пока дядюшка говорил, у меня внутри всё леденело.
Не потому, что слова дядюшки ранили. А потому, что ранили они, будучи правдой.
Не мой.
И если ещё вчера в ответ на эти слава я бы вспылила: «И не её! Она вся амулетами увешана, что та ёлка на Новый Круг!», то теперь нечего было и думать о том, чтобы возразить.
Ведунья ясно дала понять: чары на лорда Эйнара Сварта не действуют. Никакие.
- Дядюшка, - пропела я лисичкиным голоском. - А тебе ведунья Маланка кланяться велела. О долге напоминала каком-то. Что-то мне сдаётся, что встречу она с тобой искала, да и сейчас ищет. А ты не пускаешь. Дядюшка, а она кто?
Клянусь, я впервые в жизни видела, как щёки старого ведуна тронул румянец!
А ещё дядюшка отвёл взгляд!
- Ах, Йеннифер, глаза, глаза... Что у неё были за глаза...
Взгляд дядюшки затуманился и стал таким мечтательным, что, каюсь, подумала, что и не о глазах он вовсе. Очень уж старый ведун улыбнулся широко да безмятежно, чуть ли не по-мальчишески, я никогда прежде не видела, чтобы дядюшка так улыбался.
- Там, откуда я родом, есть такие кобылицы, - продолжал он и каждое слово в описании замечательных кобылиц падало с дядиных уст увесистым булыжником. - Знойные. Горячие. Норовистые. А глаза - влажные, лиловые, в бархатных опахалах ресниц.