Я почему-то даже не сомневалась, что это будет он.
Мое внимание привлекает четко очерченный рот, что разомкнулся будто от удивления. Пальцы на моей талии становятся жёстче. Мужчина притягивает меня к своей груди, и я с облегчением поддаюсь, ощущая, как расцарапанное лицо саднит от слез облегчения.
Бездумно обвиваю шею Дамира ладонями. Пальцы скользят по строгому воротнику и.
— Ммм, — слышу мучительный стон у себя над головой и понимаю, что нарушила запрет.
Я прикоснулась к его обнаженной коже. Вот черт!
Чувствую, что широкая грудь ходуном ходит от бешеного дыхания. Может, к нему действительно не просто так нельзя было прикасаться? Ой, дура.
Предпринимаю попытку отстраниться, но меня буквально впечатывает в мужское тело сильной рукой. Однако пальцы от его шеи все же одергиваю от греха подальше.
— Д-дамир, простите. — бормочу, поднимая голову ему навстречу. — Вам б-больно?
«Боже, это невероятно. — в тон стону, рокочет голос в голове. — Еще.»
На мгновение кажется, словно темные глаза стали мягче, однако огонь в них будто наоборот разгорелся с утроенной силой.
— В-вам плохо? — неуверенно спрашиваю я.
Конь замедляется. Начинаю смущенно осматриваться по сторонам, не желая сталкиваться с пристальным взглядом мужчины. Он такой странный.
Мы снова в лесу. Вернее прямо перед ним. Конь останавливается у самой кромки в тени деревьев, и как ни в чем не бывало, начинает пощипывать травку, будто только ради этого и мчал во весь опор.
Осторожно выкручиваюсь из крепких рук, словно окаменевшего мужчины и подаюсь вперед, буквально стекая с коня. Ай! Нога подворачивается при соприкосновении с землей, и я попросту валюсь, как мешок с картошкой на траву.
Резко поднимаю голову, почему-то ожидая, что моего спутника должна была развеселить моя неуклюжесть. Однако Дамир все еще сидит неподвижно, глядя перед собой так, словно я все еще сижу в его руках.
Вот блин. Сломался что ли? Неужели настолько переволновался, что теперь в шоке таком пребывает?
С трудом поднимаюсь на ноги, и, пытаясь унять нервную дрожь, оглядываю поляну, залитую слепящими лучами. Щурюсь, вглядываясь в темное пятно вдали...
Вот же сучий потрох! Прямо у обрыва, в свете знойного солнца, стоит мой обезумевший жеребец и так же мирно, как и его сородич пощипывает травку!
Забыв себя в порыве гнева, прихрамывая, направляюсь к коню, желая навставлять ему хотя бы уж моральных пистонов! Интересно, у лошадей есть совесть?
«Хочу еще», — буквально рычит голос в голове.
— Отныне ты только моя игрушка! — вторит ему голос за спиной.
Успеваю лишь удивленно повернуться, и едва не вскрикиваю от неожиданности обнаружив мужчину слишком близко. И выражение лица у него такое, словно он меня съесть намерен.