— Мама, а куда мы пойдем? — спросил мой сын… надо привыкать называть его сыном…
— Куда глаза глядят, — улыбнулась я через силу.
— Мои глаза глядят на замок, — он ткнул грязным пальцем в сторону возвышавшегося над городом королевского замка.
— А у тебя губа не дура, пацан, — раздался громогласный хохот.
Я повернулась, на старом деревянном крыльце, опираясь плечом в дощатую стену халупы стоял мужчина. Давно не мытые волосы, свисающие неопрятными сосульками, неровно стриженная, всколоченая бороденка, рубашка не первой свежести, жилет на одной пуговице с оторванным карманом, грязные брюки с вытянутыми коленками и старые, дырявые сапоги… я в один миг оценила его внешность и злой прищур бесцветных глаз. Торопливо отвернулась и попыталась сбежать. Но не тут-то было.
Резкий рывок за плечо заставил меня развернуться. Довольный мужик нависал над нами и похотливый взгляд маленьких глаз слишком явно намекал на его намерения.
— Что, красавица, нос воротишь? — Хохотнул он, обдав тошнотворным запахом нечищеных зубов и чеснока с луком. — Пойдем, — он подмигнул, — повеселимся. Я тебя не обижу… глядишь понравится, еще просить будешь, — он снова мерзко заржал.
Перепуганный сынишка громко заревел, обнимая меня за шею. Он ничего не понимал, ему просто было страшно.
— Отпусти! — Я попыталась вырваться и сбежать, но мужик крепко держал меня за предплечье.
— Че ломаешься, — в его глазах снова появилась злость. — Я к тебе по-хорошему, а ты нос воротишь? Оставь щенка, а то ноет противно, — он мотнул головой в сторону крыльца, — и пошли. Не то хуже будет. Я-то все равно свое возьму, — он со всего маху шлепнул меня по ягодице. Я подпрыгнула и заорала, что есть мочи. Скорее от страха и неожиданности, чем надеясь на помощь.
Крики только раззадорили насильника. Он загоготал еще громче и попытался прижать меня к себе. Но мощный удар черенком лопаты по спине заставил его охнуть и выпустить добычу из рук.
— Ах, ты скотина! Ах, ты подлец! — толстая и такая же неопрятная бабища еще раз со всего маху ударила мужика, — чуть отвернешься, а он уже на новую бабу лезет! Кобель трехлапый!
— Да, что ты, Лусенька, — мужик вжал голову в плечи и попятился в сторону крылечка, — да разве ж я тебя, такую красивую, на эту немочь тощую променяю? Ты ж у меня, любовь всей жизни! Да, я ж тебя, золотце мое, одну люблю…
Он говорил с ней мягко и даже заискивающе, смотрел влюбленно и отступал в сторону дома весьма целенаправленно.
Бабища снова замахнулась на него лопатой, но видно было, его слова растопили сердце, и лопатой она машет, чтобы запугать, а не ударить снова.