Пётр замолчал и потупил взор. Лиза не знала, что сказать. Её неопытную душу обуревали смятенные чувства, из коих знакомыми были только негодование, недоумение и злость на себя самоё.
– Вот я дура! – прошептала она. – Вот дура-то какая!
– Нет, Лизавета Александровна, вовсе вы не дура, это я мерзавец… – вздохнул Петька. – А вы по неопытности да по невинности своей привыкли в людях толь хорошее видеть и знать не знали, что среди них могут быть негодяи и обманщики.
– Так зачем ты нас предупредил? – сердито сказала Лиза. – Тебе, чай, сподручнее было бы грабить, коли меня бы убили?!
– А полюбил я вас, – просто сказал Петька. – Так полюбил, что света белого не взвидел, дышать не мог, пока к вашему дому не подойду и вас не увижу! Или в окошке ваш образ видел, или когда вы с подружками по магазинам или ещё куда, а я на вас смотрел и радовался, что такая красота на свете белом живёт!
Лиза молчала, приоткрыв рот. Она была выбита из колеи и не представляла, как реагировать на его слова.
– И вот точнёхонько в тот день, когда я решился не грабить ваш дом, и подкатил ко мне Федот, – с досадой сказал Пётр. – Тут уж у меня выбора не было… как ни крути, нельзя было вас на растерзание зверю этому отдавать! А он и сдал меня… Но я не в обиде: это его право, а я знал, на что шёл… От судьбы не уйдёшь, Лизавета Александровна, что на роду написано, тому и быть! Знать, судьба моя такая – на каторге сгинуть… И рад я очень, что пойду туда за благое дело, за спасение вашей жизни, а не за грабёж какой!
Он отвернулся и утёр лицо рукавом; когда вновь посмотрел на Лизу, она заметила, что глаза его мокры. Нельзя сказать, сколько в этом было правды, а сколько – игры, но сердце её болезненно сжалось, а его слова о любви окутали её тёплым покрывалом…
– Пётр, – нерешительно начала она. – Ты не расстраивайся так, я не держу на тебя зла, тем более, если бы не ты, кто знает, что со мной сталось бы…
Лиза немного помолчала, потом, спохватившись, передала сквозь решётку узелок:
– Матушка твоя пирожков напекла, поешь!
– Благодарствую и мамашу свою за заботу, и вас, что не погнушались сюда прийти. А я грех свой с души снял, и теперь мне намного легче будет: я и суд перенесу, и на каторгу с улыбкой пойду! – Петька наконец-то улыбнулся, а вслед за ним улыбка появилась на губах Лизы.
– Ну что ты всё о каторге да о каторге! – досадливо воскликнула она. – Может, и не будет ничего! Николай Евстафьевич очень хороший адвокат! Папа его давно знает, у него почти нет проигрышных дел!
– Приятно мне, Лизавета Александровна, что вы обо мне так беспокоитесь! – Пётр опять улыбнулся. – Если бы вы не сочли просьбу мою за дерзость…