Петьку выволокли в центр двора, содрали одежду и швырнули на кобылу.
– Повинись, скотина, – медовым голосом предложил ему майор. – Скажи, зачем ты задумал меня убить? Скажи – и вместо пятисот тебе дадут всего триста!
Пётр молчал. Он сразу решил не говорить, что это не его заточка, – Санька не выдержал бы и половины наказания, а жестокости Овсянникова были всем хорошо известны: он страсть как любил мучить острожников, иногда и самолично руку прикладывал. Поэтому Петька и молчал, ругая себя за дерзость, которая могла принести ему куда больше ударов.
– Молчишь?! – тихим от бешенства голосом спросил майор. – Начинайте!
Розги засвистели в воздухе, впиваясь в тело. Пётр скрипел зубами и молчал, не разрешая себе даже стонать. Через каждые пятнадцать-двадцать ударов Овсянников останавливал экзекуцию и вновь приказывал Петьке признать свою вину и попросить прощения. Тот упрямо молчал, и розги вновь начинали полосовать спину. После двухсот ударов сознание Петра стало мутиться. Он слышал, что розгами скорее, чем палками, можно засечь человека до смерти, и подумал, что это смерть пришла за ним. Но тут его окатили водой, он задохнулся и услышал голос майора:
– Нет, скотина, так легко ты не отделаешься! Фельдшер! Посмотрите, он в сознании или нет?
Фельдшер, пожилой мужичок, которого любили в остроге за сострадание к каторжникам, подошёл к Петру, пощупал ему пульс, завернул веки, послушал, как бьётся сердце, и тихо сказал:
– Ты что ж, сынок, не кричишь? А? Ты не молчи, ты попроси помиловать, скажи, что будешь вечно Бога молить! Ты молчишь, вот он и лютует! Ты не молчи, сынок, не молчи, милый!
– Фельдшер! – от резкого окрика майора мужичок сам вздрогнул, как от удара. – Как он?
– В сознании, господин майор, в сознании.
– Продолжайте!
Экзекуция возобновилась. Петька ещё пару раз оказывался на грани беспамятства, но его опять отливали, и вновь он слышал голос Овсянникова:
– Дерзкая скотина! Отвечай!
Розги резали тело, как бритвы, на Петькиной спине не осталось ни одного клочка целой кожи, она повисла красными лоскутьями, при каждом ударе в разные стороны летели кровавые ошмётки, но он молчал. Сил не осталось даже скрипеть зубами, из горла то и дело прорывался стон, и в конце концов Пётр потерял сознание.
Очнулся он в лазарете на койке, палящая спина была укрыта мокрой простынёй.
– Ну наконец-то! Как ты долго был без чувств! – послышалось радостное восклицание.
Петька с величайшим трудом повернул голову и сквозь радужные круги увидел на соседней койке, в точно такой же позе, Саню.
– Я боялся, что ты умер! – прошептал он.