Стефан отмахнулся рукой от женщин и подставил подножку Гришке. Тот беспомощно плюхнулся в песок лицом, спеленатый пеньковой сетью, словно в коконе. Попытался закричать и получил затрещину от польского казака. Сидор сдернул с него путы, схватил за чуб и заставил смотреть в глаза, держа его бесстыжее лицо перед собой насильно. – Говори, шо имел сказати за Марфу?– белобрысый чуб узлом завернулся на его кулаке, и Гришка взвыл как шакал в капкане. – Слухать надобно лучше, – натужно промычал плененный. – Я ж шо, шуткую братка, пущай Староста рассудит нас, кто прав, кто крив, – Гришка вырвался и встал с колен, – Двое на одного удалые, а один на один, слабо?– гнул свою линию вчерашний жених. – Бабы, староста в хате? – крикнул Сидор. – А где ж ему бувать ишо, спит упившийся на свадьбах то, сны ему про русалок снятся поди…, чуть не утоп вчера то в бочке с вином..– захихикали женщины, взбираясь на склон с полными ведрами. – Докладайте, сбор буде, круг на площадь збирайте, старших созовите, судить будем по совести того, чей рот грязный, как свиное рыло,– Сидор смахнул чернявый чуб назад и сплюнул презрительно под ноги. – А шо случилось то? Невже Марфушку свою застав с жонишком? Знамо дело, кобель Гринька, но сучка не захоче, кобеляка вскочит, – бабы, побросав ведра, сгрудились над обрывом. Гомон усиливался словно от стайки разгалдевшихся сорок. – Энто шо це интересное обсуждати тоды буде? – выкрикнула самая смелая, высоченная и грудастая Ольга, – если за правое дело можно и круг сбирать. Натруженной широкой ладонью она сдернула платок с головы. – А то враз спор остановлю, никто не перебьет, в моей станице такое бувало. Мужики, що можно порешать здесь – решайте, шоб не краснеть пред всеми. По хатам вертайтесь, а мы старосту найдём, да, бабы? – Ольга деловито кивнула остальным односельчанкам. – Да, да, поди те уж остыньте, на холодную голову порешайте, а тож може и нечего делить – рядить! Жинка молодая поди ж заждалась! – Гринька воспользовавшись временным перемирием, подорвался из воды, и сиганул вверх, утопая в тяжёлом влажном песке. – Сидор, гля, как валух бегит, ишо блеять осталоси, – Степан зашелся смехом. Сидор со злости стукнул кулаками, собрал бредень и заторопился в дом. Отмахиваясь как от надоедливых мух, от расспросов женщин, что произошло. Плечи его напряглись, на шее вздулись вены, грудь вздымалась и перекатывалась так под холщовой потной рубахой, словно под тканью вот-вот извергнется вулкан. Он ускорил шаг, приятель едва нагнал его. – Братка, гей, ты шо удумал? – Оставь, – огрызнулся Сидор. – До хаты надоти. С Марфой гутарить буду, дыма без огня не бывает, – он перешёл на бег. ⠀ Рассвирепевший муж ворвался в сени, с порожка закричал не своим голосом: – Марфааа, выходь, кому сказал! Он, не разувая сапог, сбивая половицы, ворвался в спальную, – кровать застелена аккуратно, в низкое окошко через белоснежные, расшитые причудливыми цветами, занавески брызнуло солнышко. – До лесу пошла, видать, по полудню ужно вертается, – Сидор утер взмокшее лицо краем рубахи и сел на лавку, уронив голову. – Чует моё сердце беду. – Шо ты кликаешь её, братка, худую долю не зови, она сама приходит, тьфу на тебя, – Степан заглянул в глиняный кувшин, принюхался. – Вона, ещё узвар грушевый остался, хлебни, успокойся, – разлил друг в кружки терпкий настой с медовым ароматом, отдающим дымком.