Револьвер!...
Но Булкин-отец, так же не спеша, загреб на лету с тумбочки Смит и Вессон и сунул его в карман, словно бесполезную вещицу. Я смотрел на приближающихся злодеев, скованный ужасом. Бежать!... Но руки и ноги застыли, закоченели.
Булкины были уже совсем рядом. Они встали, хищно переглядываясь. Нехорошо ухмыльнулся младший - в глазах его сверкнула роковая молния. Он вынул из-за голенища засапожный ножик и передал чудовищное орудие гнусному папаше. Я увидел лезвие. Лезвие, посверкивая, дрожало в двух вершках от моей плоти. Вот уже в вершке... Холодное прикосновение...
Тьфу ты, пропасть, какой же дурацкий, поганый сон!...
10.
Хряпов сдержал обещание: на пребывание в его двухэтажных каменных пенатах грех было жаловаться. Мы ели семгу, белорыбицу, наваристые щи, бефстейки, нежное миножье мясо; пили смирновочку, абрикотин, наливочки Калинкина.
После обеда Хряпов обычно кусал горькую сигару, сплевывал кончик на ковер и говорил:
- Ну-с, господа, что я вам расскажу нынче...
Историй он знал превеликое множество. Конечно, в основном это были истории особенные: про коварный нрав торговли, про великие биржевые взлеты и не менее великие падения; про могучие династии, раскинувшиеся над Россией, словно вековые дубы, и всосавшиеся корнями в ее недра; про ловкий купеческий ум; про особый, веками сложившийся устав жизни рыцарей оборота и дивиденда... Нет нужды излагать все эти рассказы, иногда жестокие, иногда смешные, из которых каждый третий был годен для пера Островского и высокой сцены Малого.
- Дед мой, Сила Севостьяныч, - рассказывал Хряпов, - сначала гонял баржи по Волге и Каме... То есть, не он, конечно, гонял, а сначала водили бурлаки, а после - пароходы. Дед был хозяин. Но не брезговал и сам сотню мешков на баржу перекидать или из одного котла на сволочи с мужиками похарчиться. К делу своему был привязан. Самый большой пароход так и назвал: "Силантий Хряпов". И то - как же иначе?... Отец, Елисей Силыч, в семье младшим сыном был, кроме него - три брата. К закату жизни дед каждому по делу дал, чтобы на ноги вставали, карабкались. Да-с... Был дед суров, бабку, как водится, в гроб загнал. Отца, однако, любил. Малость охладел он, когда отец на матери женился - наперекор ему из благородных да небогатых взял. Не принял дед молодую, а отец свой дом построил и рояль купил. Для деда же рояль - что гроб; как встретит отца, так непременно: "Как раяля поживает?" А то и по шее...Сам же старик так и помер в деревянном пятистенке с антресолями, за воротами с петухами; бороду чесал - борода была черная, угольная... Но, господа, то, о чем я хочу рассказать впереди. В ту пору родился я - первый и последний у папеньки с маменькой, дорогое чадо, дедов внук. Едва успели завязать пуповину - у крыльца стук, звон, малиновые рубахи - приехал Сила Севостьянович - корень династии - со свитой: так и так, прибыли крестить, как наречете? Матушка моя с батюшкой переглянулись да и отвечают: Сильвестром. "Сильвёрстой?? Да на то ли я тебя едрёнова дурака (это дед в адрес отца) в гимназеях учил да по шее костылял, чтоб ты такое приказницкое холопское имя выдумал, вон у меня Сильвёстра к мануфактуре приставлен, на счетах штуки сукна костеряет! Ах, ах!.." - и понес, конечно, на весь околоток. "Сейчас же, говорит, к попу, и чтоб при мне охрестили в имя, для нашего звания солидное". Хвать-похвать меня, младенца, попу - две беленьких, дьякон за купель да святцы, дед ему: "Брось книжку, хрести Савватием, по прадеду. То-то орел был - в висок телеша валил". Ништо-о! Окрестили. "То-то, Сильвёстра паршивая!" - сказал дед и укатил довольный. Матери, конечно - уксусный компресс; во всем доме переполох, словно с четырех концов подпалили. Охи, вздохи... А что делать?.. - Хряпов театрально развел руками и осклабился. - Вот я, господа, Савватий по паспорту, внук своего деда; с роялью и Поль де Коком в одном углу, балалайкой в другом и бочкой моченой брусники в подвале...