Коробка раскрылась - и у Фундуклиди в руках оказалась пачка тесно свернутых четвертных ассигнаций. Плюнув на пальцы, грек деловито развернул их. Одна...две...пять...двенадцать. Точь-в-точь - хряповский аванс.
Ну и гусь! - присвистнул я про себя. От кого же он прячет их? От меня? От самого Хряпова? Или от Степана? Может он и переселение в бильярдную замыслил, чтобы в пущей безопасности содержать свой банк?...
Постойте, Петр Владимирович, появилась другая внезапная мысль, а где вы сами поместили свои денежки? Увы мне! Примитивно сунул в тумбочку; не зарыл, не зашил в фалду за подкладкой. До чего же несносна бывает наша жизнь! Мало того, что она создает таких жалких индивидуумов, как Фундуклиди, но, чтобы потешиться, заставляет нас находиться в их обществе. О, ехидная любительница анекдотов!
Фундуклиди пересчитал бумажки и заправил их обратно. Снова забравшись на стул, он водворил их на место. Впрочем, где-то он был прав. Ничего зазорного нет в том, чтобы к презренной субстанции относиться с почтением. Можно, конечно, сказать: тьфу на вас! Но кому от того бывало легче?
Надо будет свои тоже проведать. И пересчитать. Мало ли... денежки любят, кагда их тово... Но на шкаф - это уж чересчур, чересчур!
Грек слез со стула, снова загнал ноги в тапочки, подхватил стул и мягкими шажками понес его на место. Он исчез из поля зрения, но я уже не стремился непременно за ним проследить. Я понял, что ничего особенного больше не увижу - и сразу появилась истома, захотелось зевнуть и , как говорили в редакции, "покемарить". Нельзя сказать, что картинка, которую я наблюдал, была неинтересной, но я ждал действия драматического, а попал на второй акт водевиля...
Грек внезапно выскочил сбоку возле самой двери и пошел прямо на меня. Взятый врасплох, я замешкался, и чертов Фундуклиди чуть не вставил ключ мне в глаз. Я отшатнулся, а в коридоре эхом крякнул защелкиваемый еще на один оборот замок.
14.
Хотя время и сочилось сквозь стены хряповского дома весьма медленно, всё же в конце концов обнаруживалось, что минуты исправно складываются в часы, часы составляют дни, а там, глядишь - вчерашний день уже стал позавчерашним.
Минуло без малого две недели с того дня, как наше святое - троичное число мужчин избрало английские замки и крепкие отечественные засовы участью. Каждый уже совершил для себя достаточно глубокое знакомство с характерами соседей, и та тяга к новому, нам подобному существу, которую мы спервоначалу испытывали, повинуясь первобытному эху инстинкта, уже абсолютно иссякла. Со всё большим удовольствием каждый из нас проводил свое время в одиночестве. Встречаясь же, мы были натужно веселы, разговаривали обо всем небрежно и свысока. Я с недовольствием замечал за собой эту растущую привычку, но был не в силах превозмочь ее. Мне оставалось лишь позволять себе утешаться тем, что такова мудрая суть природы, ограждающей таким образом мой разум от власти тревоги и нервозности. Для пущей беззаботности и веселости Хряпов велел Степану купить граммофон и все фонограммы, какие найдутся в городе. Безобразный инструмент - экзотический цветок машинного двадцатого столетия - установили в салоне и закрывали зев от пыли салфеткой. Сперва редко находились охотники накручивать ручкой тугую пружину, но после к граммофонной забаве пристрастились, и труба иногда целыми днями, похрустывая, пела неглубоким медным голосом то солидное: