Течение уходило под камень, через отверстие дюймов восемь шириной. Если бы только удалось пролезть туда! Наклонившись как можно дальше и стараясь держать лицо над водой, он поболтал рукой в отверстии. Рука осталась под водой, но это неважно – ибо он четко ощутил течение. Если он вытянет руки и оттолкнется ногами, то плечи и голова пройдут в отверстие. Гарантии, что он достигнет воздуха, не было, но даже утонуть казалось ему счастьем по сравнению с настоящим его положением.
Он опустил лицо в воду, вжался в грязь, нашел ногами опору и стал отталкиваться. Чтобы пролезть, ему пришлось повернуть голову вбок. Вода ворвалась в нос, стала жечь горло и легкие. Он зажмурился, борясь с рвотой, и все отталкивался, лягался, извивался... В висках стучало, голова была зажата между грязным дном и камнем, ухо, тершееся о камень, горело. Он понял, что оно может оторваться, настолько узким был лаз.
Грязь проскальзывала между его губ, проникала в рот. Воздух! Ему нужен воздух! Он беспомощно извивался, чувствуя, как из носа и рта идут пузыри. Его стало рвать. Где-то далеко позади ноги судорожно бились о воду, поднимая со дна грязь, а впереди бессильно за ту же воду хватались руки.
Затем вдруг боль в ухе прошла. Он мог поднять голову! Несколько отчаянных рывков, и глаза его оказались над водой. Он оттолкнулся от грязи, услышал, как хрустнули его кости, когда он подтянул под себя ноги...
Ярко-красные вспышки мелькали у него в глазах, сознание мутилось. Ему отчаянно хотелось вдохнуть глоток свежего воздуха. Он почувствовал, что мочится, – горячий поток в ледяной воде. Нельзя же утонуть в луже глубиной в несколько дюймов!
Однако он тонул. Силы уходили, боль уступала место какому-то облегчению, расслабленной дремоте. Он жаждал умиротворения, покоя, который, казалось, еще один рывок – и наступит.
Он вспомнил Мириам, увидел перед собой ее белеющее в темноте лицо: губы ее были приоткрыты, поддразнивая его и призывно маня.
Издевка над его любовью!
Он не мог допустить, чтобы она победила! Она лгала ему с самого начала. Несколько недель со дня первой их встречи она приходила к нему каждую ночь со своими зловещими инструментами и сидела рядом, гладя его по голове, в то время как кровь ее текла в его вены и усиливалась его лихорадка. Это чуть не убило его, однако он выжил, а выжив – он стал другим человеком, невосприимчивым к болезням, человеком без возраста, с новыми потребностями – и необыкновенной новой возлюбленной, с которой их можно было удовлетворять.
И вместе со всем этим пришел к нему Голод. Годы потребовались ему, чтобы привыкнуть, чтобы достичь той точки, где моральное неприятие уравновешивалось радостью насыщения. Вначале голод носил его, одичавшего, жаждущего, по улицам Лондона...