Я наблюдала за ней с замиранием сердца, готовясь ко всему и сразу и точно зная, что не смогу угадать. Тамара же, не обращая на меня внимания, бережно сняла перчатки из тонкой кожи, пальчик за пальчиком, и положила их на сумку. Только после этого, сложив ладошку на ладошку, на манер английской королевы, она обратила на меня взгляд своих ярко-васильковых глаз и спросила немного хриплым от столь любимых ею крепких сигарет голосом:
– Что за идиот придумал название? «Флибустьер»! Х-м-м… Здесь такая скука, что любой порядочный пират давно бы удавился.
Едва сдерживая улыбку, я парировала:
– Все пираты вымерли еще во времена твоей молодости. Ты свела с ума последнего.
– Таков удел мужчин – сходить с ума по женщинам.
– И много их таких? С ума сводящих?
– Одна на столетие, – без тени сомнения пояснила Тамара. – Мой век уже миновал. Пришло твое время.
Позабыв про свои ноутбуки, все трое мужчин, исподтишка наблюдали за нами будто околдованные. Но не могли разобрать и слова, так как Тамара не любила любопытных и в общественных местах предпочитала говорить по-арабски.
Я улыбнулась и спросила:
– Хочешь кофе? И «Чизкейк»? Так вкусно, как здесь, его нигде не готовят.
Тамара прищурилась и спросила:
– Подлизываешся?
– Самую малость, – еще шире улыбнулась я. Она хмыкнула и в глазах ее показались смешинки.
– Что ж, тогда не смею отказаться.
Говоря, что «Чизкейк» здесь вкусен как нигде, я не лукавила нисколько. Он и сырники составляли славу заведениям Инессы. А повар Люся являлась самым оберегаемым сотрудником. Инесса панически боялась, что конкуренты, как и она в свое время, переманят ее к себе вместе с клиентами-сладкоежками.
Когда первый кусочек коснулся ее губ, Тамара зажмурилась от удовольствия. Сладкое она любила и толк в нем знала, оттого ее «божественно» дорогого стоило.
– Хорошо, -отодвинув в сторону опустевшее блюдце и сосредоточившись на второй чашке крепкого кофе, сказала Тамара. – Я подобрела и вновь к тебе расположена. А теперь, скажи, доколе я все буду узнавать последней?
– Не все знания стоят того, чтобы тратить на них твое время.
– Все, что касается тебя – стоит.
Ее голос был привычно спокоен, но строгий взгляд и тревога, которую она не смогла скрыть, не позволили отшутиться. Я взяла ее руку в свою. Идеальный маникюр, старинные кольца из серебра, привезенные из разных уголков Востока. Во всем мире только у нее такие горячие добрые руки.
И я сказала тихо, бережно держа ее ладонь в своей:
– Я не могу каждый раз рыдать на твоем диване. Давно пора взрослеть.
– На моей памяти ты рыдала лишь дважды, – не терпящим возражений голосом, сказала она. – Первый, когда умерла твоя мать. Второй – после похорон твоего отца.