И Кастер держала. Трещины на цепях исчезали, затягивались, появлялись снова, все в больших количествах, Кастер рухнула на колени, вцепившись в сияющий посох. Ноги, видимо, ее не держали. Но ее цепи продолжали держать.
И маски по полной воспользовались своим шансом. В дыру в груди Левиафана летело решительно все. Штурм разглядел забинтованную покруче мумии Нарвал, швырявшую в Левиафана тетраэдры из силовых полей. Универсальные ремонтные дроны Дракона тащили полуразбитый костюм — двигаться он не мог, но мог стрелять. Эйдолон бил каким–то абсолютно черным лучом, на крыше здания, рядом с которым стояла Кастер, Штурм разглядел лучницу в черном, которая вместо закончившихся стрел выстрелила разлапистой телевизионной антенной, поданной ей смутно знакомой девчонкой из нью–йоркских Стражей (как ее там, Флешетта?)…
А затем произошло нечто. Тело Губителя внезапно скрылось во вспышке, кольцом разошедшейся от него. Масок расшвыряло в разные стороны. Следующая вспышка наткнулась на фиолетовый барьер, пошедший трещинами. Следующая встретила барьер уже красный, заметно прочнее. По–видимому, Эйдолона.
А затем в небеса ударил гигантский, ослепительно–белый плазменный факел. В облачности над городом образовалась огромная дыра. Внезапно небо расцветило северное сияние. И все кончилось.
— Что это было? — выдохнул Штурм, отчаянно пытаясь протереть полуослепшие от света глаза.
— По–моему, — очень тихо сказал Оружейник, но Штурм все равно расслышал каждое слово. — По–моему, мы только что убили Левиафана.
Штурм наконец проморгался. Внизу был виден некислых размеров котлован, по краям которого копошились изрядно оглушенные маски. И никаких следов Губителя.
— Может, они и Губители. Но люди станут предвестниками их собственного конца, — прошептал Штурм.
Почему–то ему стало жаль, что он не помнил ни одну молитву дальше первых четырех слов.
Над океаном мелькнула золотая вспышка.
— Явился, золотце! — ядовито пробурчал Штурм. — А мы тут, знаешь ли, и сами неплохо справились. А чего вообще пришел–то? Там столько котят на деревьях по всему миру сидит!
Штурм сам понимал, что несет ахинею, но адреналин, сильнейшее нервное напряжение и чувство безумного счастья дали такой коктейль, что его вставило сильнее, чем с трех бутылок чистого «Баллантайнс». Они это сделали! Мать вашу, ОНИ! ЭТО! СДЕЛАЛИ! И если бы грудь не начала ныть, и с каждой секундой все сильнее, эти слова бы уже услышали на Анхеле и Ниагаре.
Золотой человек повисел над местом битвы, а затем исчез. Молча, как и всегда. Оружейник перешел из парящего режима в полетный, под жалобные подвывания истерзанных за это бесконечное утро движков устремился к госпиталю.