– Сегодня оживают тени, – склонившись ближе, проговорила моя голубоглазая погибель с нечеловеческими глазами. – Сегодня сбываются сны. Замерзают согревшиеся, согреваются замерзшие. Времени нет – былое и будущее слились в одно. Нет разных миров – сегодня они едины, неотличимы, и они не существуют…
Я слышала его слова, но не вслушивалась в них. Смотрела в лицо моего короля, почти не дышала, внезапно поняв: а ведь для него это тоже впервые. Возможно, когда-то он загонял жертву, стоял в кругу охоты… но не вонзал в бельтайновского оленя копье, не пил его кровь, не творил вот такое колдовство – одно из главных в мире…
Теперь – сотворил. И мне не место рядом с ним.
– Эл-ла…
– Да…
– Ты слышишь меня?
– Да.
– Тогда радуйся! – воскликнул Неблагой король. – Бельтайн с тобой!
И он поцеловал меня, неожиданно, сильно, долго, так, что закружилась голова и подогнулись ноги – словно у несчастного рогатого зверя, упавшего с неба на землю…
Только поцелуй этот был со вкусом крови. Терпкой, горячей, соленой, еще не свернувшейся.
«Бельтайн…» – беззвучно сказал Оберон, и я вздрогнула.
Но не могла обернуться, чтобы посмотреть, целует ли он свою королеву…
Кэйр рывком отстранился от меня и, развернувшись к Неблагой свите, заявил:
– Время провожать зиму!
Оберон подсадил свою супругу в седло, взлетел на коня сам и сказал:
– Мы ждем Зимний Двор у майского дерева!
Кавалькада светлых всадников развернулась и быстро растворилась в рассветном тумане.
Как оказалось, у фейри с природой отношения гораздо более полюбовные, чем я думала. Потому что Кэйворрейн действительно провожал свой сезон.
Король ехал по полям – и снега расступались под копытами его коня. Король пересекал леса – и меж корней вековых деревьев все громче звенели ручьи. Король касался гладкой коры молодых осин, по которым змеился морозный узор, – и они словно оживали от зимнего сна, распрямляли веточки, на которых уже начинали набухать почки… распуститься которым поможет совсем другой король.
И мчался он далеко впереди своей свиты.
Рядом со мной ехал Филидэль, и на лице посла было такое странное выражение, что я не могла на него не пялиться. Старалась, конечно, делать это корректно и лишь изредка коситься… но все же! Обычно лисье, хитрое лицо Благого фейри сейчас было мягким и ласковым. К нему тянулись ветви деревьев, он ласково гладил их, и под пальцами светлого проявлялись дрожащие, призрачные листики – скорее даже тени листьев, но даже они были нежно-зеленого цвета. Я понимала, что настоящими они станут только по воле Оберона, – но и то, что делал Филидэль, было чудом…