– Сто тридцать шесть здоровых человеков в дурдоме – это же подсудное дело, – Ваня озадачился. – Лет на пятнадцать тянет за насилие над личностью.
– Не, – сказал бывший подводник капитан третьего ранга доктор Василь Дмитрич Маслобойников. – По докУментам, по историям болезней они полные долболомы, обломленные на всю башку. Дебилы, идиоты, олигофрены и шизики. У нас военно-морской порядок. Первым делом – правильные докУменты. Даже если лодка потонет. На поверхность живые выкинут в бутылке справку, что мы всё одно идём на скорости 25 узлов и исполняем долг перед отечеством.
– Вот ты, Ваня, сам прикинь, – стукнул его снова по коленке молоточком главврач Симеон, получив не смертельную отдачу в пах. После чего все держали сочувственные выражения лиц минут десять. – Людишкам-то не всем живётся в ладу с миром божьим. Один украл на рубль, а сядет на все полтыщи. Лет на пяток. Он сюда бежит. Здесь он псих, который уже и так за решеткой. На окна глянь. Другой от алиментов утёк. У нас спасся. Здесь двадцать пять процентов считать не из чего. Третий начальника в колхозе по пьянке козлом назвал. Всё. Не жилец он больше в родном хозяйстве. Трудодней у него будет… на газету «Правда» месяц надо копить. Ну, это всё подранки. Все изгибы судеб я тебе не перескажу. Нет у нас с тобой столько сил и времени.
– Что, таки прямо все асфальтовым катком приплюснутые? – изумился Иван.
– К счастью нашему врачебному, кроме тебя лечить от маниакального психоза и других гадостей пока некого.– Оживился главный врач Афанасий. – Ты у нас пока один с утра после рождения в Лондоне эсквайром стал, знаком с чертями, бабой Ягой и папой римским. Не говоря о Елизавете второй. И коммунизм в одиночку собрался построить. Вот мы тебя галоперидолом и затравим. Будешь говорить только букву «А» и самостоятельно на коляске инвалидной ездить в нужник за храмом. И даже одну букву знать – милость господняя позволяет. Есть люди, которые все буквы выучили. Даже твердый знак, а толку с того? Сидят по конторам, бумажки сортируют за девяносто рублей. А у тебя будет одна буква в башке, но сколько хороших друзей останется в безмолвной памяти. Королева, герцоги, начальник разведки, папа из Ватикана, черти всякие. Духовное, в общем, богатство.
– Нет, вы мне на вопрос-то отрапортуйте недвусмысленно, – прицепился Ванёк ко всем докторам и сёстрам. – Ну, много всяких беглых тут у вас под дурочков косят – это естественно. Но не все же?
– Вот ты и втемяшь себе в нетронутый пока галоперидолом скудный дурацкий ум. – воспрянул голосом и духом выбегавший на пять минут подводник Дмитрич, после чего в каморке разместился и завис над головами похожий на яд аромат портвейна номер двенадцать. – Есть, бляха, ещё праведные православные, у которых в городках и деревнях церкви-то осквернили. В одной клуб с непотребными киношками. Где сплошь развратные поцелуи. В другой скотобойню, убогие, поместили. Тьфу на них! Гореть им в аду как бикфордов шнур до разящего взрыва. В иных храмах комсомольские вожаки сидят, щеки надувают и водяру хлещут как быки на водопое. А в остальных капусту и картоху складируют. Все иконы и роспись до потолка картоплей да луком завалены. Господь их, конечно, покарает! А люди знают, что у нас вроде больничка для умом тронутых, а в натуре – храм Господен. Сохраненный и верующих зовущий. А они Бога-то слышат, верующие. И к нам – стрелой. Косят тут под параноиков, а сами молятся усердно и денно и нощно. И мы вместе с ними.