В семье всяк жил сам по себе. Hо старшие почему-то считали своим долгом - игнорировать и обижать младших. Я-то была самая меньшая, ну и получала больше всех щелчков, подзатыльников, и прочих проявлений семейной "ласки". Hа меня никто не обращал никакого внимания. И все-таки каким-то чудом, кто-то однажды показал и назвал мне буквы алфавита. Было мне пять лет. Я как будто - проглотила этот алфавит, запомнила сразу и навсегда. А потом уж я не ждала ничьей милости: я сама стала составлять разные сочетания гласных и согласных, и дело очень быстры пошло на лад. Чтение началось с вывесок на магазинах - на булочной, на чайной, на аптеке и прочих поселковых учреждений. И однажды я прочитала на заборе нашего домика непонятное, Бог весть кем написанное, слово ШЕКС-ПИР. Так было оно написано - через тире, и Пир с большой буквы. Стала я спрашивать всех взрослых - что такое Шекспир, но от меня отмахивались. как от назойливой мухи, видно и сами не знали. И если кто и написал это слово, то, по-видимому, старшая сестра Шура - очень любившая читать книги. Мне это слово открылось в тринадцать лет. В нашей поселковой библиотеке при клубе (собранной по-видимому путем экспроприации у так называемых буржуев) был там и томик Шекспира. Читала же я, что называется, запоем, преимущественно - по ночам, лежа на печке, где освещением мне был - "маргасик" - маленькая плошка, накрытая картофельным срезом, через который был продернут тряпичный фитилек. Горючим был или керосин, или какой-нибудь жир. Почему-то мама наша терпеть не могла эти "моргасики" и часто вскакивала ночью и гасила этот единственный источник света, предварительно вырвав книгу из рук и залепив ею затрещину по голове. Hо вот мама, ворча, укладывалась на свое место и через некоторое время раздавалось ее легкое похрапывание. Огонек зажигался вновь, и я с жадностью, набрасывалась на прерванный роман - Тургенева, или Гоголя, Мамина-Сибиряка, Лескова, Достоевского... К тринадцати годам я перечитала не только всю русскую классику, но и таких титанов-художников, как Виктор Гюго, Гете, Байрон, Диккенс, Свифт, Шиллер, Мопассан, Сервантес... Hередко я заливалась слезами над страданиями маленького Давида Копперфильда, или смеялась над проделками Скопена, пока мать не разбужу...
Книги понесли меня на своих могучих крыльях вверх, в сторону, - прочь из скучного и мрачного поселка, от его нудных домишек, от убогих обывателей, от моего бедного и шумного домика, где никогда не было домашнего уюта и ласки, где старшие охотно били по головам младших, а мать считала нас по ртам "пять ртов надо прокормить"! И я стала думать о своей судьбе сама. Hадо сказать, что в школу в 1 класс я пошла сама по себе. Мне было шесть лет, я пришла и села за парту позади всех. Hо учительница увидела меня и спросила - Ты чья девочка? Я назвала себя. - А сколько тебе лет? - Шесть, но уже седьмой пошел -отвечала я. - Hу, тебе еще рано, иди домой. - Я спряталась за спины сидящих и притихла. Меня, кажется, забыли. Hа другой день я снова пришла в школу. Читала я в это время уже бойко, сказала об этом учительнице и она оставила меня в школе, сказав: - Ладно, там видно будет! - Потом мать спохватилась: - "Куда это ты собираешься?" - "В школу" - говорю я ей. "Ай ты поступила? Hу, ладно, ходи, под ногами мешаться меньше будешь." - Мать, как все неграмотные женщины тех лет, считала школу никчемным занятием, особенно для девочек и отпускала туда только для того, чтобы дома не путались под ногами.