Библейский Страшный суд подменяли угрызениями собственной совести – вот и вся разница между религией и атеизмом. Но и то, и другое были, по сути, эфемерными понятиями, а потому слабой уздой для человека с его вечным страхом смерти и неутолимой жаждой жизни.
Такие мысли не могли довести до добра. Лучше всего их выражала древнегреческая поговорка, которую в латинском переводе часто употреблял римский император Тиберий. «Me mortuo terra misceatur igni», – говорил он, что означало «когда умру, пускай земля огнём горит». Видимо, не случайно именно при нем был распят Иисус Христос. Много позже их не менее образно высказала фаворитка французского короля Людовика ХV маркиза де Помпадур, заявив: «После нас – хоть потоп». Борис понимал, насколько эти мысли чудовищны с точки зрения общепринятой человеческой морали, и старался избавиться от них самым простым и естественным способом – он начинал думать не о моральной, а о технической стороне вопроса.
На словах все легко и просто, но как практически сменить цветные светофильтры, чтобы белый свет, обозначающий безопасный для прохода корабля сектор, заменили красный или зеленый? По здравому размышлению, он, Борис, не мог этого сделать без техника Крега. Приказать же Крегу, и даже предложить ему совершить подобное значило бы перевернуть его представление об окружающем мире с ног на голову. Борис хорошо понимал это. Несмотря на то, что Крег был одним из духов, а, следовательно, имел слабые, если вообще они у него были, представления о человеческой морали, он, по всей видимости, обожествлял маяк Эйлин Мор. Маяк был его религией и моралью одновременно, которые были смешаны наподобие коктейля в одном сосуде. И любые приказы и уговоры могли здесь оказаться бессильными.
Раздираемый сомнениями, тревожимый мыслями о судьбе Катрионы, переживая за свое собственное будущее, Борис бесцельно бродил по маяку. Он много раз поднимался на башню и спускался вниз, выходил во двор, блуждал по острову, благо, что это было всего шестьсот шагов в одну сторону и триста в другую, забирался на скалу, всматривался в морскую даль – в общем, убивал время. Возможно, в глубине души он надеялся, что, когда настанет час, все совершится само собой, и ему не придется принимать никакого решения. Иными словами, Борис плыл по течению жизни.
Домовые, несомненно, заметили его нервозность, однако ни о чем не спрашивали, даже Скотти, обычно такая внимательная и заботливая. Весь этот день она сидела в углу комнаты за веретеном и пряла. Точеная деревянная палочка с заостренным верхом и утолщенным низом стремительно вертелась в ее руках, превращая навитую на нее пряжу в длинную и тонкую нить. Скотти была необыкновенно молчалива, и не обмолвилась ни словом даже с Аластером, который привычно стоял за мольбертом у окна в двух шагах от нее. Крег, сходив куда-то с утра, еще до завтрака, затем поднялся в свою каморку, расположенную на самом верху башни, и уже не выходил из нее.