А затем подбежали люди. Они кричали, жестикулировали, и кто-то плакал, шестами щупали дно. Но никто не решался нырнуть под корягу и продолжить путь. И я тоже.
Не открывая глаз, я продолжал видеть прямое, будто обрубок дерева, тело человека, уносимое быстрой водой, его поднятую руку, словно он прощался с этим миром и со всеми нами. И по-настоящему я еще не понимал, что произошло.
Жгуче, не по-осеннему, палило солнце, и озноб оставил меня до вечерней прохлады, притаился внутри, под сердцем. На этом заброшенном поле росли одни сорняки. А посреди поля стоял дом с выбитыми окнами и дверью. Деревня постепенно обезлюдивала, оказавшись на отшибе цивилизации. Несколько десятков старух да два-три старика доживали в ней свой век, не желая перебираться в районный центр, да и не нужные там никому. Когда они умирали, их переселяли на кладбище, а дома заколачивали, пуская зимой на растопку рамы и дверные проемы. А в пустых домах поселялись змеи. Люди и змеи жили рядом и не трогали друг друга. Может быть, до поры до времени, потому что с каждым годом змей становилось больше, людей меньше, и однажды это неестественное перемирие должно было закончиться тем, что змеи окончательно изгнали бы людей или пережили бы их, и все вернулось бы на круги своя, как это было изначально, при сотворении мира.
Но я не думал о змеях. Вокруг цвиркали кузнечики и жужжали оводы. Бурьян волновался, словно кто-то забрался в его непроходимые заросли и теперь ворочался, устраиваясь поудобнее. Порой я даже видел чей-то неясный силуэт, а один раз протянутую ко мне руку с растопыренными пальцами. Я подошел ближе. Это оказался сломанный стебель сорняка.
В деревне по обыкновению стояла тишина, сравнить которую было не с чем. Напротив сарая, приспособленного под кухню для студентов, под брезентовым навесом от солнца сидели люди. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, но меня окликнули.
Всех, кто был там, у речки, собрали здесь. Они писали, чинно рассевшись вдоль длинного дощатого стола, за которым обычно принимали пищу. Мне тоже дали чистый лист бумаги и ручку. И попросили написать подробно о том, как все произошло. Многозначительно и туманно пояснив: «В интересах следствия».
Я старательно вывел его имя на белой бумаге. И понял, что не смогу добавить ни слова, пока не определюсь со временем, в котором должен описывать события этого утра – прошедшем или настоящем.
Почти гамлетовский вопрос. Был или есть?
Они явились почти одномоментно. Оса плюхнулась на край лужицы разлитого по столу киселя и запустила в нее хоботок. Стас вышел из-за сарая, подтягивая грязные тренировочные штаны и нарочито громко шлепая сапогами по доскам настила. Сапоги его были в грязи. А ведь солнце жгло так, что вся грязь высохла задолго до обеда. Где он нашел ее, было загадкой, над которой мы все еще вчера с интересом поломали бы головы. Но не сейчас.