– Эх, мать-перемать, никому нас не поймать, надо напиться, – Стас поставил ногу в грязном сапоге на лавку и закурил. – Я думаю, если местным бабкам рассказать об утопленнике, жалостливо, со слезой, водка будет…
– Заткнись! – длинноногая Нинка в кедах на босу ногу подскочила с лавки. – Ты не видишь, кто здесь сидит? Козел!
Почему-то она кивала на меня. Стас распрямился, и если бы не стол между ними, узкий, но все-таки превышающий расстояние вытянутой руки, Нинка бы получила удар кулаком в лицо. Она испуганно отпрянула. А оса, насытившись, лениво откинулась возле лужицы, распустив крылышки.
– Перестань, Стас, – услышал я свой голос.
– Что? – Он так же резко развернулся ко мне. – Тоже добрый? Врешь! Все вы врете!
Я смотрел на кулаки двадцатипятилетнего парня, отслужившего в десантных войсках, еще до того, как спиться, чтобы не пропустить момент удара. И продолжал неподвижно сидеть. Казалось, все это происходило не со мной. Вне моего сознания.
– Нет, Стас, это не так. Ты и сам это знаешь. Зачем же?
– Все врут, – ощерился он в кривой усмешке, свойственной поневоле трезвому пьянчужке. – Слышишь, как те смеются? – Он мотнул головой, указывая. – Почему она ничего им не скажет?
А что ему было ответить? На другом конце стола расположились несколько старшекурсников, они разговаривали и негромко смеялись. Жизнь продолжалась, да, но ведь прошло всего два-три часа. И они уже забыли?
Что я мог ему ответить? И я только повторил:
– Перестань.
Стас как-то вдруг сразу обмяк. Из него, как из проколотого мяча воздух, вышел боевой задор.
– А я вчера его бритвой брился, – сказал тихо, словно самому себе. – Отдал, не почистив. Хороший парень был, тихий…
Но я уже не слушал. Писал. Продолжил после написанного на бумаге имени: «… из той породы людей, что живут преодолением. Им надо все уметь и узнать. А он не умеет плавать, совсем…»
Кусая губы, ушел Стас. Сегодня он напьется до отупения и свалится в каком-нибудь сарае до утра. Каждый забывает, как может. Ушла и Нинка, утирая слезы. Сыто жужжа, улетела оса. Ей повезло. Пока она переживала пароксизм насыщения, кто-нибудь запросто мог прихлопнуть ее или утопить в лужице киселя, просто так, ради забавы.
Речка лениво жмурилась под последними лучами заходящего солнца. Она выглядела сытой и лоснящейся. Второй день в горах шли грозы, вода прибывала. Речка текла стремительно и несла в себе всякий сор, но ничего не хотела отдавать.
Я смотрел на поток и ни о чем не думал. Я все еще не мог поверить, что это случилось. Так просто. И ничто в мире не изменилось. Даже люди смеются по-прежнему.