– Этого не может быть,– промямлила я, загибая вымазанные подливой пальцы. – Альбертовна. Бомба же не может два раза в одну воронку? Да что же это?
– Бомба не может, – задумчиво протянула дама.
В клинике мы оказались спустя два часа. Я чувствовала себя подконвойной ЗЕЧКой склонной к побегам. Только не под руки меня тащила поганка Заюля. Хотя, я ей даже благодарна была сейчас, иначе бы свалилась где-нибудь в канаву, потому что ноги слушаться отказывались, в животе поселился огненный еж, а голова…
– Дети остались дома одни,– прохрипела я.
– С ними все будет в порядке, Альбертовна с ними, – не очень уверенно успокоила меня Зайка, погладив по голове, словно блаженную.– Тебе теперь нужно заботиться и о том, кто в твоем животе сейчас.
– Его не будет,– пролепетала я.– Зай, мне место учительницы предложили. Не здесь, в другом городе. Квартиру обещали, деньги подъемные. Я согласилась. Отъезд через неделю. Хотела вам сообщить вечером.
– Бежишь значит? – хмыкнула слишком прозорливая моя подруга.– От него?
Я промолчала, а что тут скажешь?
– От себя то не сбежишь, Понька,– вздохнула Зая.– И дети. Думаешь они тебе простят то, что ты их лишила счастья жить в полноценной семье? Они любят этого придурка. Постоянно спрашивают, когда он явится.
– Я все решила,– выдохнула я, толкая дверь пыточной, под названием кабинет УЗИ, в которой меня уже дожидался проклятый Борисыч – гонец с плохими вестями.
– Ну и иди тогда одна. Решила она. А я? А Альбертовна? А Мамонт в конце – концов? Он имеет право… Дура.
– Нет, он ни на что не имеет права,– рявкнула я, делая шаг в преисподнюю.– И это не я дура, а ты полное чеканько, если считаешь, что такого как Седов можно привязать к себе ребенком.
– Ну и оставайся тогда одна, эгоистка,– в спину мне рявкнула Зая. Я и не знала, что она может быть такой злой. Глаза сново зажгло, словно мне в них насыпали соли. Я храбро улеглась на кушетку.
– Параша, ваши анализы…– начал было Борисыч.
– Умоляю как угодно. Хоть Даздрапермой, только не это идиотское имя,– в стиле Мамонта прорычала я, загибаясь от злости на весь мир, смешанной со стыдом за грубость.
– Простите. Это сто процентная беременность, гонадотропин зашкаливает,– улыбнулся доктор, а мне захотелось стереть эту его ухмылку.– Поздравляю. Думаю стоит…
– Не стоит, я хочу аборт. Срок маленький. Вы же можете…? Как там это? Укол какой – то, или вакуум?– слова слетели с моих губ так равнодушно, что я сама испугалась своей холодности.
– Могу, конечно. Но может подумаешь? Не простишь ведь потом, – перестал улыбаться Борисыч, за что я прониклась к нему острой благодарностью.