Я замер на сиденьи, абсолютно ясно осознав, что если сейчас я войду в двери клиники, то уже ничего не будет как прежде.
– Шеф, вы вроде спешили? – хмыкнул Мишаня.
– Я не знаю, как лучше,– прохрипел , борясь с головокружением. Ну зачем мне эта головная боль. Я же хорошо жил, пока не решил просто поразвлечься. Хотел согнуть лохушку в бараний рог, а получилось…– Знаешь, домой меня отвези. Так лучше. Правильнее.
– Альбертовна меня убьет,– боится поганец. Не меня, а старую тетку. Черт бы их всех побрал.– И это, Глеб Егорович, позиция страуса не всегда правильна. Задница не защищена, пока голова в песке.
– Шшшшшто? – я аж со свистом начал издавать звуки.– Ты меня учить вздумал? Ты, меня? Философ комнатный, блин. Хрен тебе, а не премия. И вообще, завтра за расчетом.
– Ну и, пожалуйста, – фыркнул мерзавец, – я и сам не хочу работать на самодура.
Я вывалился из машины в состоянии близком к перевоплощению в зеленого Халка, готового убивать, рвать, метать. Не помню, как оказался возле кабинета Борисыча. Перед глазами мотылялась алая пелена, руки тряслись, словно у запойного ханыги. Ввалился без стука в пенаты доктора, который всю мою жизнь решал проблемы подросшего мальчика Глеба и почувствовал себя маленьким, и вот сейчас страшный дядька будет зашивать щеку, разодранную в уличной драке.
– Ты опоздал, Глеб,– Борисыч, стоящий возле окна даже в мою сторону не повернулся. Мне показалось, что меня перевернули, ухватили за ноги и хорошенько встряхнули.– Промохал все, за что стоило держаться зубами.
– Они живы? Черт, Прасковья и мои дети… Что с ними?
– Ты кажется вазектомию собирался делать? Это очень оправдано в твоем случае было. Таким как ты нельзя размножаться,– проорал Борисыч. Боже, я его не видел никогда таким. Интересно, чего это он за пряжку ремня схватился? Черт, – Но уже поздно пить боржоми, мать твою. И знаешь что?
Борисыч со всей силы хлестанул меня по заднице ремнем, но вдруг обмяк и свалился в свое командирское кресло.
– Прасковья сказала, что ты им не нужен. Проваливай. Я старый уже, мне такие потрясения на хрен не нужны.
– Старый черт, больно же,– прорычал я.– Почему мне поздно то?
– Потому что…
Прасковья
Я иду на Узи, как на голгофу. Ноги не слушаются, в сведенных судорогой, пальцах одноразовая пеленка, выданная медсестрой и ворох каких – то бумажек. Мамонт оказался слишком метким стрелком.
Нервно хихикнув, я толкнула дверь в преисподнюю. Не верьте никому. Ад не пахнет гарью и серой, и грешников там на сковородах не жарят. Это просто комната с кушеткой, столом и добрым дядечкой сидящим у монитора. Я удостоена чести быть осмотренной самим хозяином клиники.