– А ты козлиха,– не остался в долгу пискля.– Он тебя сожрет с кетчупом, да-да.
– Не сожрет. Ему еще в школу ползти, так что… Ой…
Воспоминания вчерашнего дня обрушились на меня ледяной лавиной. Я вздрогнул, открыл глаза и подскочил на кровати, судорожно вспоминая, есть на мне хотя – бы трусы, или я по привычке улегся вчера спать в чем родила меня матушка. А нет, слава богу. Что это на мне? Пижама? Боже, откуда она взялась? Я достал ее из шкафа. Значит Маринка купила это клетчатое уродство. Ее всегда бесила моя привычка спать голым. Сука, жопу делать силиконовую на мои деньги, ее не бесило.
Я огляделся, но Оменов не обнаружил, зато успел заметить закрывающуюся дверь и услышал слоновий топот за ней. Черт, дети, в моих владениях. Я же давал себе клятву, что нога мелких проблем никогда не ступит на порог моей берлоги. Клялся и божился, даже думал сделать вазектомию, чтобы не дай бог не обзавестись орущим, писающимся, воняющим, требующим отдать всего себя его воспитанию, геморроем. Черт, ненавижу детей.
С трудом сполз со скрученной жгутом простыни, и пошатываясь побрел в туалет. Сука, на часах всего семь утра. Какого пса эти личинки не спят? Они же вроде должны еще к верху воронками валяться в постелях и видеть свои зловещие сны про какающих пони, или чего там любят семилетние сопляки?
Сейчас мне больше всего хотелось выпить. Да, да, прямо с утра. Сделать огромный шаг к пропасти алкоголизма, а не вот это вот все. Проходя мимо зеркала, бросил в него затуманенный взгляд, в надежде, что больше не похож на чертова гуманоида, и чуть не пустил в чертовы пижамные штаны, скопившееся за ночь.
–Аааа,– вырвался из моего сжавшегося от ужаса горла, вопль. Вы когда-нибудь видели ктулху? Нет? Черт, я думал меня трудно напугать в принципе, но сегодня я вдруг понял героев хорроров. Из амальгамы на меня уставился чертов ктулху, адский монстр с разноцветными девочковыми резиночками во взъерошенной бородище, в которой проглядывались кроваво-красные губы, вымазанные алой помадой и кирпичный румянец. Но главное глаза. Монстр смотрел охреневшими, выпученными из орбит зенками, густо подведенными угольно-черным, надеюсь, что не фломастером. Эдакий Ктулху – трансвестит, вылезший из самых глубин адского ада. Если я приду так в школу к этим ублюдкам… Черт, в какую школу? Что они там несли эти поганцы?
– Конечно я не пойду в школу,– оскалился я, и порысил в душ.
Через час, смыв с себя шикарный макияж вместе с кусками кожи, клочьями бороды и остатками самообладания, я вышел из спальни. Разодранную на тряпки пижаму, сменил на джемпер, отчего – то валяющийся в кресле, хотя я точно помнил, что его вчера тут не было, и джинсы. Странно, но в бельевом шкафу я нашел только одни трусы, хотя вчера их там точно было несметное количество.