– Я через три дня их заберу, у меня дела есть неотложные,– жалко пролепетал Гришка. Черт, да он и не думает заниматься моими близнецами. Все его обиды были просто понтами, показухой. В этом весь он. Знал, что я откажусь. Смешно. Нет, не буду я за ним, как за каменной стеной. Даже как за гипсокартонной перегородкой тут не пахнет.
– Глеб Егорович, все не так совсем. Он мне не жених. Пожалуйста… Маска… Вообще – то, это меня из-за вас чуть не убили, – ну вот зачем я унижаюсь? Он же ненавидит меня, ясно ведь. Может потому, что не хочу, чтобы этот мерзкий сноб думал обо мне черте что? Да какая мне разница, в принципе. Я же женщина, и у меня есть мужчина, которому я нужна. И … Но почему мне так хочется, чтобы ушел проклятый Гришка, а этот несносный мамонт остался? Какой – то ненормальный стокгольмский синдром, наверняка.
– Да пошли вы, любовнички. Этому хлюсту я б не то что детей, псину дворовую бы не доверил, он на маньяка похож,– рыкнул Седов, резко развернулся и стремительно направился к выходу.– Щенков твоих, я воспитаю по своему, как надо. Так что потом не орите. Адьос. Жидкий у тебя жених, Параша.
– Это говорит человек, с мордой армянского коня,– выкрикнул в спину мамонта Гриня. Седов замер на пороге, явно раздумывая вернуться и согнуть придурка в бараний рог. Но видно решил не марать руки. Выбил дверь ногой, и исчез из виду. Черт, я расстроилась. А еще мне стало страшно за детей. И я наконец то прозрела.
– Гриш, уходи,– прошептала я женишку, ухватившему пакет, принесенный Седовым, брезгливо, двумя пальцами.– И еду оставь. Я проголодалась. А яблоки унеси, меня тошнит от них.
– Я приду завтра.
– Не стоит,– вздохнула я.– Я не буду твоей невестой, не хочу за тебя замуж, и дети только мои.
– А еще богатый мужик на горизонте,– оскалился Гришаня, – вот только ты экстерьером не вышла. Пожалеешь, сто раз.
– Не пожалею, Гриш, мы с тобой слишком разные. А Седов просто мой начальник. И мне он совсем не нужен. Только вот и ты тоже мне не нужен. Прости.
– Всю жизнь проживешь одна, ты в зеркало то себя давно видела? Королева блин,– пакет с яблоками упал мне на живот. Я дернулась, взвыла от боли.
– А вот фигушки, -ухмыльнулась я, вот еще этому козлу показывать свою слабость. Я никогда не буду одна. У меня есть дети. Мои дети.
Глеб Седов
Параша, она Параша и есть. Извращенка чертова. Как она губку закусывала свою поганую? И глазки закатывала, когда ее лапал этот хлыщ. Жеманничала еще, сука «Ах не трогай меня. Ох, отпусти» А у самой на морде была такая похоть написана. Гетера чертова. Девочка колокольчик, мать ее за ногу. Превратили больницу в вертеп. И мужик у нее отвратный: прилизанный и «сладенький». Такой нож в спину воткнет не раздумывая. Что ж, какие сами, такие и сани. Только вот интересно, почему, когда я увидел, как к котлетке прикасается этот утырок, у меня на глаза упала алая пелена, которая до сих пор телепается в полумраке салона машины, словно красная тряпка перед быком? И отчего я буквально заставил себя сесть в машину и уехать? Хотелось ведь дождаться этого хмыря и согнуть его в бараний рог?