– Завтра суд, Седов. Я пришла тебе напомнить. И вижу, что не напрасно наведалась. Лишний раз убедилась, что ты ублюдок. Притащить в дом уродцев, высшая степень идиотизма. Я признаю тебя невменяемым, – хмыкнула Маринка, и вдруг прищурилась как кошка. Уставилась в сторону лестницы, по которой, с грацией королевы, спускалась поганка Параша, облаченная в самую уродливую пижаму, которую я смог найти в магазине. Но она, странным образом смотрелась в ней так, что я, вместо того, чтобы стащить с себя платьишко, наоборот начал его одергивать пониже, пытаясь не опрофаниться. Да и ребенок в комнате. В руках Параша перла пластиковую бутылку, в которой плескалась странная жижа. Несла ее плюшка, как то уж слишком аккуратно, словно бомбу.– Я не поняла, у вас тут что, притон? Или ты все таки научился развлекаться, Седов? Ролевушки практикуете?
– Рот закрой, тут ребенок,– рявкнул я, мечтая провалиться сквозь землю, и прихватить с собой плюющуюся ядом злобную бабенку.
– Это мама, – насупилась девочка, крыс в ее руках занервничал, оскалил два желтых зуба, похожих на сабли башибузуков. По крайней мере, в размере холодному оружию клыки зверя не уступали.– Мам, тетенька сказала, что я существо,– нажаловалась малышка булке, и уткнулась носом в пасюка. А Хлебушек Огрович меня защищил.
– Защитил, детка, говорить нужно правильно. Иди в кухню. Тебя там ждут оладьи. А Барабона отнеси в клетку, ему отдохнуть надо,– не моргнув глазом, сказала Прасковья. Погладила дочь по голове, отвратного крыса по спине.– И портфель не собран до сих пор. А скоро в школу. Варюша, ты сегодня за старшую.
–Ура! Вот Вовка психанет. Мало того, что ты у него отняла…
–Иди,– приказала Паня ледяным тоном. Радостно взвизгнув мелкая послушно убежала исполнять приказ матери.– Существо, значит,– прищурилась пышка, улыбаясь от уха до уха. Но мне стало не по себе. Глеб Егорович, вам очень, просто невероятно идет синий цвет. Я начинаю трепетать, – улыбка стала игривой, платье предательски начало топорщиться. Паня подошла ко мне медленно покачивая бедрами.
– Мы еще женаты, если ты не помнишь- зашипела Маринка, я услышал ее как –то издалека, что ли. – Ты обнаглел совсем Седов? Тут и Вовка еще? Тащишь в дом…
– Ой, простите, вы жена? А я помощниц Глеба Егоровича,– даже не повернув в сторону чертовой идиотки головы, пропела плюшка. У меня в голове взорвался салют, замигал в глазах радужными вспышками. Прасковья приблизилась настолько, что я смог ее обонять, и осязать. Платье, мать его совсем превратилось в шатер. Эта чертовка вдруг отпрянула, повернулась к Маринке и сунула ей в руки бутылку.– Только смотрите, не трясите.