– Сам скажи,– буркнула эта продажная тетка. Ну ничего, отудобеет. В ее возрасте ей детишки сатаны тоже никуда не уперлись. Ей на пенсию пора на полный пансион, в домик у моря. Я купил уже, все жду момента, чтобы сюрприз сделать.– Выезд у него. Был бы ты помоложе, я б тебе показала выезд холудиной по жопе. Неблагодарный.
– Я неблагодарный,– задохнулся я от обалдения, что аж подавился чаем и закашлялся словно туберкулезник.– А ты…
– Дядя Глеб Егорович, куда это вы собрались? Мама сказала, что вы поедете в полицию,– пропищал пацан, похожий на раненого бойца с перевязанной черепушкой. И этот перебивает, поганец. Нет. я всех их научу любить свободу, клянусь.
– Вовочка прав. И Семен Борисыч звонил…– Альбертовна поставила передо мной тарелку с омлетом, исходящим ароматным паром, всем своим видом давая понять, что если бы я не был ее любимчиком, то уже бы корчился возле стула в судорогах.
– Обнаглели совсем! – взвился я, метнув через стол, заботливо поданную моей названной матерью вилку. Я метил в мерзкую крысу, если честно. Но попал в чашку с какао, стоящую возле исчадья – девочки. Девчонка взвизгнула, когда на нее выплеснулась коричневая жижа, и вскочив со стула с грохотом его перевернула. Чертов пасюк ощерил огромные желтые зубы, посмотрел на меня бусинками красных глаз очень нехорошо и двинул в мою сторону с весьма прозрачными намерениями. Вот кого бы омлетом Альбертовниным угостить. Уверен в нем лошадиная доза крысиного яда, судя по поджатым губам названой мамули. – Вы мне будете указывать в моем доме, что делать, а что нет? Да пошли вы все, – вскочил с места в карьер очень вовремя. Мерзкий крыс, как раз в это время сделал выпад, и будь я чуть менее расторопным он повис бы у меня на горле.– Завтра вылетите все. Все. Вон. Хамы, – брызнул я слюной и ломанулся из столовой.
Булка так и не появилась, и это меня выбесило окончательно. Найду и прибью. Прям вот сейчас выковыряю эту дуру из ее комнаты… И что? Дальше что? Эта овца меня унизила, согнула в бараний рог. А теперь строит оскорбленную невинность, жрать даже не пришла, явно, чтобы не видеть мою морду. А я приползу к ее двери и распущу слюни. А вот хрен ей. Для здоровья? Я для здоровья? Охренеть не встать. Такого мне еще никто не говорил. Нашла Кашпировского, мать ее за ногу. Приложила меня всем телом к больному месту. Гадина. Маринкина сущность хоть сразу мне понятна была. А эта поганка притворщица. Строит из себя зайку плюшевую, а у самой зубы крокодильи. И от этой мысли у меня тяжело в штанах, а в голове свистит заводской гудок.