Замёрзшая и занесённая снегом река тем днём – белое поле. На ней – рыбаки, любители особой романтики, подлёдной рыбалки. Белые на белом тропы вели к местам рыбной ловли. Рыбаки во сто одёжек одеты: в дутые костюмы, под капюшонами – шапки. Сидели на рыболовных ящиках, согнувшись над лунками, а рядом воткнуты ледобуры в лёд. Те, кто повеселее и поразговорчивее, «охотились» по двое, а те, кто поугрюмее – по отдельности, у разных лунок, но недалеко друг от друга – напали на рыбное место.
Деревня и монастырь удалялись, а впереди уже чернел и белел лес. Зайдя в него, мама вздохнула от восторга: «Ася! Какая красота!» С двух сторон еловые лапы – не пересчитать – словно сваляли из козьего пуха колпаки для себя. Высоко над головами – припудренные ветки, бледные пальцы. Тропа утоптана в центре, а дальше, по бокам, всё меньше и меньше следов и девственный снег. Вдоль неё и в лесу пробивались сквозь снег те же сухие травы и кусты, а ещё в нём, как в молоке, утопали состарившиеся деревья, натянувшие на себя отбелённые одежды. Вместо рисунка светлый покров привлекал ямами, холмами, скатами, они повторялись, прикрывали друг друга, сливались вдали, и не было видно горизонта, лишь белый ковёр, стволы и ветки в снегу. Благодаря ветрам деревья снизу присыпаны снегом так, что это похоже на муравейники из сахара. Даже слегка, меньше Пизанской башни, наклонённые стволы раскрашены белым. А ветки наперебой хвастались своими головными уборами цвета парусины, чем не масляные мазки, положенные Клодом Моне или Ван Гогом. Мохнатые ели такие высокие, что можно долго рассматривать их от корней до макушки и удивляться сказочности и царственности этих близких русской душе деревьев. Родители ушли вперёд, и ели-великаны, как старшие предки, склонились над ними.
Тропа уводила нас всё глубже и глубже в лес, а мы глядели по сторонам и восторгались. Белая лебедь – это невысокое дерево распахнуло ветви. Ёлка отошла от сосны, открывая взору лесное озеро. Подглядывая за ним, мы не потревожили его сладкий сон. Вечнозелёные хозяйки леса не менялись: склоняли под тяжестью снега лапы, словно кутались в одеяла, и им снилось певучее и шуршащее, квакающее и жужжащее лето. Опять виднелось озеро: на этот раз голый ствол делил пополам полотно, будто отъявленный злодей разрезал картину, создаваемую художником долгие годы. Другие тонкие ветви, державшие снег, напоминали крону цветущей сакуры. А вот осина нарядилась в свадебное платье: пышный снег облепил весь ствол её, аж свисал складками. Снежинки по-прежнему путались в еловых иголках. Некоторые зелёные лапы касались снежного ковра и при сильном ветре, конечно, мели его как веники. Одна ель склонилась к другой, прямой. Другие изумрудные подруги спасали от возможной непогоды стоящую средь них голую берёзу – худенькую сестру.