В течение следующего дня компьютер сформировал более точную модель пространственного течения и теперь на главном экране можно было видеть что-то вроде его детальной карты. Обнаружить следы разрывов целостности пространства прямо по курсу и за кораблём не удалось. Это был непрерывный поток, простирающийся на расстояние, превышающее дальность действия корабельных радаров. Внутри он был таким же равномерным, как и обычное космическое пространство, и на первый взгляд ничем от него не отличался, если не считать присутствия неких неизвестных сил, под действием которых все испускаемые кораблём сигналы затухали по мере приближения к его границам, а внешние доходили до Тритона с сильнейшими искажениями, что, помимо прочего, объясняло и сбой в работе навигационной программы – она просто не видела ничего за границами потока.
Луиза как могла старалась приспособиться к новым свойствам окружающего звездолёт пространства, но одна за другой все её попытки заканчивались неудачей. Тритон вёл себя так, словно большая его часть подчинялась не бортовой системе управления, а неизвестной силе, сводившей на нет все усилия автопилота. Так, например, попытка вывести двигатели на максимальный режим удалась без особых проблем, но ожидаемого эффекта не дала. После запуска силовой установки на десять процентов мощности заблаговременно занявший место в компенсирующем перегрузки кресле пилота Александр не ощутил привычного толчка, которым обычно сопровождается интенсивный разгон корабля, и лишь через несколько долгих минут почувствовал, что тело едва заметно потянуло к спинке кресла. Двигатели сдвинули корабль с места, но не разогнали его до той скорости, до которой должны были. Они работали, расходуя топливо, а скорость корабля лишь немного превышала нулевую и явно не собиралась расти. После увеличения тяги до пятидесяти процентов от номинала столбик скорости на центральном мониторе консоли управления нехотя пополз вверх, но к тому моменту, когда в обычных условиях корабль уже преодолел бы первую космическую, Тритон с трудом смог разогнаться до жалких полутора километров в секунду. Столбик на шкале скорости опять замер. Выход на режим форсажа вновь погнал его вверх, но кардинально ситуацию не изменил. О возвращении на Землю такими темпами не могло быть и речи.
Топлива на корабле имелось достаточно для нескольких десятилетий полёта, система рециркуляции воздуха могла работать ещё дольше, а запасов биоматериала, из которого синтезировалась пища, хватило бы на две человеческих жизни. Александр располагал абсолютно всем необходимым для того, чтобы наладить вполне сносный быт и прожить оставшиеся ему 70-90 лет, ни в чём не нуждаясь. Он даже смог бы привыкнуть к вечному космическому затворничеству и научиться получать от него что-то вроде своеобразного удовольствия. Но только при условии, что корабль находится в обычном космосе, в окружении звёзд, планет и других явлений, доступных для наблюдения. Здесь же он чувствовал себя жуком, замурованным в застывшем в капле древесной смолы воздушном шарике, лишённым не только возможности вырваться в привычный мир, но и даже видеть его. Никакие, кроме гравитационных, волны и излучения не проникали извне в захватившую Тритон пространственную аномалию. Корабль окружала темнота. Он словно погрузился в глубины бездонного нефтяного океана, увлекающего его своими течениями всё дальше и дальше вниз от поверхности. Лететь с такой мизерной скоростью, на которую теперь способен звездолёт, не было никакого смысла ни вперёд, на назад. Такой полёт ничем не лучше обыкновенного дрейфа и корабль, несмотря на все усилия двигателей, просто будет продолжать удаляться от Земли в глубь галактики вместе с окружающим его пространством.