Скорость Тритона хоть и удручающе медленно, но всё же увеличивалась на протяжении последующих трёх суток, а на четвёртые двигатели окончательно выдохлись. Каждую секунду корабль преодолевал шестнадцать километров двести тридцать четыре метра и ни одним сантиметром больше. По меркам межзвёздных перелётов он мог считаться стоящим на одном месте, но для манёвра внутри ограниченного в поперечном сечении миллионом километров потока этой скорости хватало. Звездолёт приближался к его границе под узким углом, почти по касательной и когда до контакта оставалось несколько минут система безопасности снова настойчиво предложила Александру занять место в компенсационном кресле.
Возраставшее по мере приближения корабля к внешней границе потока волнение Александра неожиданно сменилось обречённым спокойствием в тот момент, когда он пристегнул себя к креслу и сосредоточил внимание на главном экране, на который Луиза в режиме реального времени выводила телеметрию полёта. Наверное, нужно было попытаться как-то приготовить себя к встрече с водоразделом двух пространств. Но как приготовиться к тому, с чем встречался только один раз, да и то во сне? Ещё неделю назад Александр даже не догадывался о существовании пространственных течений и у него не было никакого полезного жизненного опыта. Выход из потока не обязательно должен походить на вход в него и нет никаких гарантий, что Тритон, например, не распадётся на атомы или не превратится в облако плазмы в огне вызванного столкновением корабля с невидимой стеной взрыва. Но кто знает, что на самом деле лучше – исчезнуть прямо сейчас или до конца своих дней блуждать по незнакомому космосу…
9.
Однако, не смотря на мрачные ожидания, столкновение получилось жёстким, но не фатальным. Двигавшийся под острым углом к границе потока корабль словно угодил в тонкую, но прочную резиновую стену, которая плавно погасила его скорость, отвернула в сторону и мягко оттолкнула от себя, направив обратно к центру пространственного течения. Двигателям Тритона не хватило мощности, скорость корабля оказалась совершенно недостаточной для прорыва, и попытка вернуться в привычный космос завершилась неудачей. Запасного плана не было. Единственная хорошая новость заключалась в том, что Александр остался жив, а корабль выдержал перегрузки и может продолжать полёт.
Следующие две недели весь обитающий внутри Тритона разум, и человеческий, и машинный, был занят поиском выхода из западни, в которую попал, и не находил его. Двигатели снова разогнали звездолёт до максимальной скорости и на этом возможности Луизы влиять ход миссии закончились. Время тянулось удручающе медленно. Дни сменялись ночами, а на борту ничего не происходило. Александр чувствовал себя всеми забытым узником, заточённым в средневековой крепости. Для тех, кто организовал миссию, он станет очередным пропавшим без вести героем, которого какое-то время даже будут искать, добросовестно отрабатывая стандартные для таких случаев протоколы. Но в конце концов все поиски сведутся лишь к попыткам установить с Тритоном коммуникацию. В том секторе космоса, в котором корабль перестал выходить на связь, нет ни одного земного космического аппарата, который мог бы организовать поисковую операцию, а удалённость от ближайшей земной колонии не позволяла даже надеяться на визуальный контакт с потерянным звездолётом. Спустя несколько месяцев его просто занесут в каталог пропавших экспедиций, оповестят, на всякий случай, о бортовых частотах Тритона все станции наблюдения за дальним космосом и забудут. Единственными, кто сохранит память о пропавшем космонавте, останутся родные и близкие, которых он вероятно никогда уже не увидит.