Положив находку так, как задумал, я услышал шорох, разглядев в сгущающейся темноте очертания хозяина. Дед встал с кровати и, еле передвигая ноги и тяжело опираясь на все, что попадало под руку, прошел в уборную. Как же я вовремя!
Минут через десять луна переползла по небу так, что ее лучи уже не проникали в комнату. Я вновь сидел обездвиженной мягкой игрушкой там, где меня оставили. Счастливый оттого, что насладился движением. Палец на ноге все еще болел, возможно, даже поломался бы, если б мог, но все сводилось просто к крайне неприятным ощущениям.
Мне же было не до него. Я с нетерпением ждал утра, лелея надежду, что старика не подведет зрение, и он разглядит то, что некоторое время, может, даже, годы, скрывало его кресло. Он должен найти свой подарок! Он заслужил это.
* * *
Словно почувствовав, я проснулся как раз в тот момент, когда мистер Динкерманн зашевелился, просыпаясь. Настенные часы показывали семь часов утра. Не открывая глаз, он провел своей морщинистой рукой с искореженными временем пальцами по несмятой подушке рядом с собой. Не найдя там Элизабет, он тяжело вздохнул, поднял веки и перевернулся на спину. Полежав так еще минуты две, словно в тысячный раз свыкаясь с мыслью, что ее больше нет, он набрал полную грудь воздуха и встал с кровати. Проходя мимо, он потрепал меня по голове:
– Доброе утро! Надеюсь, тебе хорошо спалось, – сказал он сонным голосом, после чего вышел из спальни.
– Спалось мне мало, – ответил я уже в спину. А вот гулялось очень даже хорошо. – Вспомнились минуты свободы и наслаждения от каждого движения мускула и косточки. Мизинец на ноге напомнил о зверском нападении на меня четырехлапого монстра под названием «телевизор» и я невольно скривился.
Довольно быстро дедушка вернулся за мной и предложил позавтракать. Наклонившись, чтобы взять меня, он вдруг замер.
– Ч-что это? – дрожащими пальцами он ухватился за корпус часов и потянул их вверх. Его лицо вытянулось, побледнело, а затем на нем отобразилась такая боль, что мне захотелось плакать. Он нежно положил часы в ладонь вверх гравировкой и прижал их к сердцу. Легкая, едва заметная горькая улыбка коснулась его губ, а из уголка глаза сорвалась одинокая слезинка, затерявшись в пышной бороде.
– Моя девочка…
Я с трудом проглотил ком, подступивший к горлу. Никогда бы не подумал, что обычная вещь может стать такой дорогой, если ее подарил любимый человек. Но я прожил эти мгновения вместе с «дорогим Робертом» и во мне снова что-то перевернулось. По-моему, я увидел любовь наяву.
* * *
Простояв с прижатыми к сердцу часами минут пятнадцать, мистер Динкерманн нехотя оторвал их от груди, провел подушечкой большого пальца по надписи, поцеловал и попытался надеть их на правую руку. Получалось плохо. С четвертой попытки ремешок все же поддался и браслет сел на запястье, как влитой.