Маккензи откинулся затылком к раскаленной стенке фургона. Закрыл глаза – наверняка там, за этой тоненькой перегородкой из металла, все такое же, как и десять лет назад. Жаркий, ослепительно-солнечный день, горы песка и развалины целого квартала, пожелтевшие от постоянных бурь. Круговерть ада, каким он мог быть на земле. Странное место из мучительных снов – бывшее невыносимой тюрьмой при жизни, и оставшееся таковым после смерти. Союзные Республики всегда считались изгоями, странами, объединившимися ради удержания тоталитарного режима. Там и, правда, творился настоящий ад и беззаконие со стороны властей. Но революция ничего не поменяла – народ жаждал крови и он ее получил, а потом пришли песчаные бури. Как плата за грехи и тех и других. Мясник пытался скрыться здесь – думал копы побоятся лезть в чертово гетто. Но в тот раз из копов был только Маккензи и он достаточно насмотрелся на изувеченные трупы молодых девочек в Голдтауне. Как все это было, он прокручивал в голове тысячу раз. Как чуть не умер, схватившись с Мясником на краю полуразвалившегося здания. Конечно все случилось так, а не иначе, и вниз полетел не он, а Мясник, сломавший позвоночник и оставшийся на всю жизнь прикованным к инвалидному креслу – овощем в оранжевой тюремной робе, пускающим слюни на квадратный подбородок. Но что, если бы Маккензи дрогнул тогда? Сидел бы сейчас вместо Мясника в кресле и мочился через катетер? Маккензи часто видел это во снах – как он срывается вниз и падает на песчаную дюну. А Мясник спускается к нему и достает свой громадный нож. Он улыбается и опускается перед ним на колени. Нет, нет, конечно, Мясник не оставил бы ему жизнь, пускай и такую изуродованную. Он бы разделал его, как свинью, и отправил по почте жене. Иногда Маккензи не понимал, почему он думал только о себе в тот момент и не вызвал подмогу? Что пришлось бы испытать его любимой жене, случись с ним такое? Но все сложилось именно так, как сложилось, уголком к уголку, как те носовые платочки в ящике их домашнего шкафа.
“Но теперь ведь все в порядке, – подумал Маккензи. – Я не один. Теперь в этой гребаной Резервации я не один”
Но мысль эта не принесла ему покоя. Он открыл глаза и увидел, как свет пронизывает фургон насквозь, как лучи яркого солнца оставляли в его стенах рваные дыры. Маккензи успел вцепиться в край железной лавки, на которой сидел, перед тем как машину повело в сторону, болтнуло, и она свернула с дороги, врезавшись в стену полуразвалившегося здания. Он удержался, шлепнувшись затылком о заднюю перегородку, и еще до того, как закричал черноволосый, вдруг понял, что по ним стреляют – и не просто стреляют, а ведут прицельный, шквальный огонь.