В предыдущих двадцати четырех главах я изо всех сил старался объяснить, что такое «Я». То есть волей-неволей также постарался объяснить, что такое самость, душа, внутренний свет, взгляд от первого лица, внутренний мир, интенциональность и сознание. Задача, конечно, сказочно сложная, но, я надеюсь, мой рассказ звучал убедительно. Впрочем, для некоторых читателей эта история все же могла выглядеть как долгая – жутко долгая, чересчур долгая – сказка. Таким читателям я искренне сочувствую, поскольку признаю, что трудные вопросы еще остались.
Основная проблема, как мне кажется, в том, что когда мы пытаемся понять, что мы такое, мы, будучи духовными созданиями во вселенной из простого вещества, обречены на вечные поиски отгадки собственной природы. Я ярко припоминаю, как еще подростком читал о мозге и впервые в своей жизни был вынужден столкнуться с идеей, что человеческий мозг, в особенности мой собственный, должен быть физической структурой, подчиненной законам физики. Хотя это может вам показаться странным, как и меня сейчас это удивляет, но тогда я был ошарашен.
В двух словах, вот наше затруднение: либо мы верим, что наше сознание – это что-то иное, нежели следствие законов физики, либо мы верим, что это и есть следствие законов физики; но любой выбор ведет нас к неприятным, возможно даже неприемлемым последствиям. В этих заключительных страницах я поставил себе целью столкнуться с этой дилеммой лицом к лицу.
В Главе 22 я обсуждал дуализм – идею, что помимо и сверх физических сущностей, подвластных законам физики, есть Субстанция с заглавной буквы под названием «Сознание», невидимый, неизмеримый, невыявляемый аспект Вселенной, которым обладают одни сущности и не обладают другие. Это представление, очень близкое к традиционному представлению западных религий о «душе», привлекает нас, поскольку согласуется с нашим повседневным опытом, что мир разделен на вещи двух типов: одушевленные и неодушевленные; а также оно дает нам своего рода объяснение того, почему мы ощущаем наш внутренний мир или внутренний свет – с которыми мы так близко знакомы, что отрицать их существование кажется абсурдным, если не невозможным.