– Я не уберёг тех, кого поклялся охранять, – покачал головой он. – Все ваши раны на моей совести.
– Мы с братом здесь чужие, – отозвалась я хрипло. – И ты ничего нам не должен.
Он сощурился – то ли насмешливо, то ли ласково. Не таким я представляла себя хозяина морских берегов. Мы с Эликом слышали, конечно, о Власе, но я думала, что он совсем старый, а оказалось, что, несмотря на седину, мужчине больше сорока и не дашь.
– Я обещал принять вас в свой дом, а, значит, уже принял на себя ответственность за ваши жизни.
Подошёл, взял меня за плечо, и усадил на лавку. Противиться у меня не было ни сил, ни желания – я рухнула, как подкошенная.
– Сняла бы платье. Я не обижу.
Мне было трудно дышать. Я уже не боялась его самого, но чувства, что всколыхнулись в теле, пугали.
– Хорошо, сейчас.
Голос дрожал, слова комкались. Я развязала тесёмки, и на обнажившиеся плечи лёг прохладный воздух. Влас легонько потянул за подол:
– Ниже.
Он хотел помочь с ранами. Он был вожаком, и ничего плохого не замыслил. Но мне стало жарко, потом холодно до дрожи, и вдруг – сладко, словно мужчина был мне другом и защитником не из долга, а по велению сердца. Я опустила платье до пояса, вытащила руки из рукавов. Интересно, ему было понятно там сзади, как сильно я покраснела? Влас ничего не сказал. Теплые пальцы коснулись затылка, убирая косы вперёд – мурашки потекли вдоль позвоночника.
– Неужели в спину били? – сказал он.
– Волосы срезать хотели, – отозвалась я. – Чтоб уж точно рабой назвать, если с собой увезут. Я чудом отпрыгнула, но он резанул вдогонку…
Мужчина убрал присохшие остатки ткани, что я сунула ещё днём. Кое-где пришлось отрывать, но я терпела. Лишь однажды мне было больней, чем сейчас – когда я, свалившись в лошади, сломала ногу. И это был единственный раз, когда мама меня яростно ругала – наверное, сильно испугалась.
Влас между тем взял со скамьи тряпку, обмакнул, и я прикусила губы.
– Раны не опасные.
– Значит, зашивать не надо?
– Нет. Найдётся у тебя, чем мазать?
Я покачала головой.
– Только обычные настои, что заразу убивают.
– Ладно, у меня с собой есть кое-что.
Кожу немилосердно жгло, болел порез на руке, ныло ушибленное плечо. Пальцы Власа боли не причиняли. Он с удивительной для воина бережностью промыл раны, потом некоторое время что-то вроде готовил. Я сидела, не шевелясь, полуобнажённая перед мужчиной, и щёки горели. Понятно, что стыда и быть не должно было, ведь мы ничего странного не делали, но шёпоты в сердце не смолкали ни на секунду. Что-то глубинное вынуждало меня сдаться, успокоиться, но оно же будоражило кровь, звало к неизведанным тропам…