- А то... - Галина Арнольдовна задумалась на мгновения, а потом очнулась и заговорила, как запела: - В твои-то годы - живи и расцветай. Самый мед! Раз не получилось - другой раз умнее будешь. Все мы начинаем без опыта. - Ответила снова непонятно, но не смогла многозначительно, как и подобает сивилле, погрузиться в тишину и продолжала, уже видимо забыв с чего начала: - А мне и вообще учиться не у кого было. Я же сирота была, без матери. Но отец у меня был из немцев - поволжских. Его Адольфом звали. А мать моя была девчонка еще, когда он уже известным скорняком был. Вот её четырнадцать лет к нему-то в ученицы и определили, на сорок пять его младше была и такая вертихвостка! Ни на что не была способна! Вот он её в жены-то и взял. Тогда на Поволжье голод был, никто не смотрел, что она девочка еще. Рады пристроить. Да и скорняк, даже в голодные годы профессия зажиточная считалась. А в пятнадцать она меня и родила. Он её баловал, баловал... Жуть как любил!.. Вот и избаловал, что она в восемнадцать меня, когда мне и трех не исполнилось, бросила и с заезжим офицером НКВД укатила. Я её так и не видела, считай. Она письма иногда отцу писала, денег просила. Он присылал. А потом, после войны уже совсем пропала. Думаю я, её, за её офицеров-то, на Магадан с ними заодно по этапу и отправили.
А я материнской ласки так и не знала. Не знала я, что это такое. Да что уж и говорить - сейчас и при живых матерях дети этой ласки не видят, матери-то все на работе, и на работе... Все бабы тянут. Мужиков-то, считай, нету. Вроде бы их много, а как оглянешься - где ж они? Тот пьян, этот - на печи. Вот и жила я без матери. Отец у меня хороший был, работящий, но как мне лет десять исполнилось, он меня своему мастерству учить стал. А сам слеп постепенно. Задыхался к тому ж. Это ж какие легкие нужны, чтобы света белого не видеть и в подвале все время мехом дышать!.. Вот в тринадцать мне и пришлось школу бросить. С отцом я работала. Он мне лишь одно твердил, чтобы я профессию не бросала: - "Такая профессия всегда прокормит". Да знал бы он - какие времена пошли! Какие технологии! Мех шьют стык в стык и машинами! А тогда таким швом мало кто владел - немецким он назывался. А ещё он мне говорил, выходи замуж за человека грамотного, а то двое неграмотных, что слепой со слепым, по жизни кружат, а никуда не выходят. А я послушная была и, как появился на каникулах в нашем городке один молодой аспирант-математик, так сразу мне и глянулся. Хотя, и смотреть-то не на чего было - худоба! Ножки тонюсенькие! Ручки тонюсенькие! Сам бледный! Да к тому ж в двадцать пять лет, а уже при очках. Но у-умный!.. Ой, гра-амотный! Думаю, я - если в университете-то учится - то умнее нет! Вот я его и закружила. А не трудно было. Девка я была видная, не как все - не дворовая, не гулящая, да и отец все-таки немец. А они у нас, хоть их и немного было в городе, все равно с первого же взгляда манерами отличалися - немцы-то. Были мы поаккуратнее, да поскромнее в тоже время, повежливее. А одевалась я лучше всех. Все сама себе шила. А на деньги, что зарабатывала трофейные журналы мод доставала. И модная была как с картинки! И худенькая и скромная! Но раз глаз уж на него положила так тому и быть.