– Так, погодите, если это было ДТП, то в милицейских протоколах это было отражено. Правильно? – Калошин кивнул Доронину на записную книжку, тот сделал пометку.
– Ну, насчет протоколов ничего не скажу.
– Если не было синяков и царапин, тогда значит и повязки на голове были фиктивные?
– Вот как раз они-то были настоящие. Через бинты в определенных местах проступали пятна желтоватого цвета, какие бывают, когда раны смазаны йодом. Кроме того, у больного Турова на воротнике халата были такие же следы, видимо при обработке раны капли попали на ткань. Хочу подчеркнуть, что у обоих пациентов проступающие пятна были в одних и тех же местах, – Хижин потряс указательным пальцем.
– И что это может обозначать? – нетерпеливо спросил Доронин.
Хижин оглянулся, как будто кто-то мог их подслушивать и заговорчески произнес:
– Только одно – им была сделана операция на мозге. А для этого их лишили насильственно памяти, и, скорее всего, с помощью снотворного.
Калошин с Дорониным потрясенно смотрели на врача, не зная, как им отреагировать на эти слова. Первым опомнился Калошин:
– Как они были опоены лекарствами, это, я думаю, мы узнаем. А вот каким образом и зачем были сделаны операции, вы можете сказать?
– Я ведь вам сначала сразу сказал, что Шаргин занимается научными исследованиями. Как я понял, это связано с восстановлением памяти путем хирургического вмешательства на мозг. Невероятно, но все указывает именно на это.
– Но ведь операцию должен был проводить хирург?
– Так он наверняка и был. Я ведь не зря объяснял вам, что вход в то здание совершенно обособлен. Кто, когда и как туда приходил, почти никто не видел. А если учесть, что Шаргин жил при больнице – семьи у него не было, то и работать он мог в любое время суток.
– Хорошо. Но для этого нужна операционная. Или с этим у него тоже было все в порядке?
– Там действительно есть операционная, соединенная с лабораторией. Осталась она с сороковых годов, когда еще были разрешены операции по лоботомии, но в 1950 году их запретили, но операционная осталась. Из нее даже оборудование не увезли.
– Если операции на головном мозге запрещены, значит, то, что делал Шаргин, было преступлением? Поэтому он так тщательно все скрывал?
– Ну, это как посмотреть, насчет преступления, – Хижин, заметно волнуясь, встал из-за стола и принялся расхаживать нервно по кабинету. – Понимаете, если бы Шаргин смог доказать пользу от проведенных операций, то, может быть, это был бы прорыв в медицине. А так… – Он как будто углубился в свои воспоминания, опустил большую голову и застыл. Было что-то в его позе драматическое и даже красивое. Но Калошин вынужден был прервать раздумья доктора: