– Ты мыслишь в правильном направлении, лейтенант! У меня из головы не выходит смерть Вагнера-старшего. Есть какая-то параллель между этими случаями. Или я теряю нюх…
– А если бухгалтер и был убийцей? Ведь на него точно никто не обратит особого внимания?
– Возникала у меня такая мысль. Вот поэтому Доронин должен будет поминутно разложить весь день Черных, проведенный им в колхозе. Хотя… Ну, «Winston» ещё можно к нему привязать, даже губную помаду объяснить можно – угостил знакомую даму по дороге, а вот пуговица?.. Она ведь прямо на пожарище лежала. Значит, можно предположить, что женщина там была. Не думаю, что простой колхозный бухгалтер наденет шелковую сорочку на работу, да ещё в такой холодный день. Надо узнать, есть ли у него вообще что-нибудь подобное, и, кстати, какого он телосложения. Мог бы он так ударить, что проломил череп женщине? – Калошин подвез Воронцова к дому. – Завтра надо будет в первую очередь к жене Черных сходить. А то у нас кроме предположений на данный момент вообще ничего нет, – с досадой закончил он.
Утром Калошин сам поехал к жене Черных, так как считал необходимым очень подробно расспросить её обо всем, что связано с его внезапной болезнью. Нельзя было пропустить ни одной мелочи.
Двери открыла полная девочка лет пятнадцати, с толстой косой, переброшенной на грудь. Увидев чужого мужчину, она с волнением в голосе крикнула вглубь квартиры:
– Мама! Это к тебе! – отступив к стене, девочка кивком пригласила Калошина войти.
Вышедшая из комнаты женщина оказалась такой же полной и румяной, как дочь, только коса её была обернута вокруг головы на малоросский лад, что оказалось не простым подражанием украинкам – жена Черных была родом из Житомира, что подтверждал и её специфический говор. Начав, было, разговор на своем языке, она, перехватив укоризненный взгляд дочери, спохватилась, и в дальнейшем старалась говорить только по-русски. Представилась просто: «Ганна».
В комнате было тепло и чисто, но явно чувствовался запах валерьянки. Калошин внутренне содрогнулся, подумав о том, что никогда не сможет смириться с подобным. Присев к круглому столу, застеленному вязаной скатертью, он, дождавшись, когда хозяйка устроится напротив, спросил:
– Как самочувствие вашего мужа?
– Сказали, что пока без изменений. Но не пускают к нему. Может быть, вы посодействуете? – она просительно заглянула в лицо Калошина.
– Увы! Мои полномочия на больницу не распространяются, да и меня самого, честно сказать, погнали оттуда, – майор развел руками.
– А что он сделал? Почему вы интересуетесь им? – в голосе женщины уже ощущалась тревога.