Прошло немало времени, прежде чем, совершенно вспотевший и измученный слесарь открыл дверь. Едва распахнув её, заорал:
– Управдом! С тебя поллитра! – собрал свой инструмент и гордо, пошатываясь, удалился.
Первым вошел Калошин, за ним Гулько, на ходу открывая чемоданчик. Все остальные задержались в дверях, ожидая, когда эксперт снимет отпечатки пальцев с дверной ручки и косяков. В квартире было пусто, что вызвало вздох облегчения у Калошина. Он махнул рукой, приглашая всех войти.
Комната выглядела как музейный запасник: на стенах, кроме ковров, висели картины. На шкафу, комоде, трельяже стояли фарфоровые вазы, а горка просто поражала обилием хрусталя.
Удивительно, но кроме тахты, накрытой огромным персидским ковром, других спальных мест не было. Если учесть, что у Шапиро был ребенок, то это обстоятельство вызвало недоумение у присутствующих. В шкафах было много женской дорогой одежды, детская же нашлась в одном из ящиков комода, и своим видом вызвала очередное удивление: вид её оставлял желать лучшего. Даже аккуратно сложенные кухонные полотенца выглядели респектабельными хозяевами рядом с бедной прислугой.
Оперативники с удивлением оглядывали обстановку квартиры, не зная, с чего начать обыск. Калошин кивнул Доронину на шкаф с книгами, которые расставлены были не только по цвету, но и по размеру, что говорило об отсутствии их истинного предназначения в этом доме. Они были лишь дополнением к роскоши, и, как оказалось, играли роль сейфа. Доронин, едва начав осмотр книг, натолкнулся на внушительную пачку денег. Воронцов же в одной из ваз обнаружил довольно объемный сверток бархатной ткани, в которую были завернуты драгоценности хозяйки.
– Да, видно наша докторица ничем не брезговала: промышляла спекуляцией не только лекарств. Будет ещё работа ОБХСС! – покачал головой Калошин. – Здесь есть все, кроме любви к ребенку. – Он едва удержался от ругательства.
Пока проводили обыск, один из понятых, тот, что просил справку, задремал в углу на тахте. Оперативники ходили тихо: звук шагов заглушали раскинутые по паркету ковры, переговаривались вполголоса, только большие антикварные часы громко заявляли о себе мерным стуком.
Было почти три часа, когда приехал Дубовик. Он вошел в квартиру настолько стремительно и шумно, что дремавший сосед буквально свалился с тахты, подскочил, и, вытаращив глаза, непонимающе смотрел на возвышающегося посреди комнаты высокого человека в модном пальто и шляпе. Картина была довольно комична, но кроме Воронцова с его смешливостью, никто даже не улыбнулся, настолько тяжелым был взгляд майора.