Тем тише и спокойней показался голос Дубовика, который, ничуть не смущаясь, глядя на красного, как рак, прокурора, ответил:
– Это сделал я.
Все разом повернулись к нему.
Горячев поперхнулся, потом заорал:
– Ты!.. Ты… рехнулся? Мать твою!.. Это что за выдумки! Город гудит, все обсуждают эту новость. Преступнице ты открыл все карты! Теперь она точно знает, что мы раскрыли её! Заляжет на дно – и всё! Ты что, пособничаешь ей? Ты понимаешь, что я должен сейчас же тебя арестовать?
– Понимаю. Но пока прошу дать мне карт-бланш, – все таким же спокойным тоном продолжал Дубовик.
Прокурор ещё больше побагровел:
– Какой карт-бланш!? Ты точно съехал с катушек! – Он покрутил пальцем у виска. – Посмотрите на него! Я ему карт-бланш, а он с преступницей в нору!
Дубовик усмехнулся:
– Ну уж вы и махнули! Я, по-моему, никогда не давал никому повода так думать о себе. На эти слова можно обидеться, рассердиться, но я понимаю, что это все продиктовано банальным страхом за срыв дела. А я просто приведу вам эту женщину… И чтобы вы были уверены, что не сбегу, – при этих словах Дубовик горько усмехнулся, – можете приставить ко мне Калошина, ну, и, скажем, Доронина. Дайте им оружие, а свое я оставлю.
– Свое ты в любом случае оставишь! Мало того, сей же час доложу твоему генералу, пусть «порадуется» за своего любимчика! – прокурор никак не мог успокоиться, да и все сидящие в кабинете были просто ошарашены происходящим. А Калошин почувствовал к Дубовику какую-то острую жалость, хотя вид у того был достаточно гордый и независимый, что само по себе уже вызывало уважение, и никакое другое чувство не могло помешать даже восхищаться им.
– И где же ты будешь искать её, преступницу эту? Она что, сказала тебе свой адрес? – ехидно спросил Моршанский. Весь его вид с начала всего разговора был настолько удовлетворенным, что Калошину вновь стало жаль Дубовика, но в то же время его просто поражала самоуверенность майора.
Дубовик не счел даже нужным обернуться к следователю, а на этот вопрос ответил только тогда, когда его повторил прокурор.
– Я очень надеюсь на то, что приведу её к вам. Если нет – я ваш!
Сухарев, молчавший до этого времени, болезненно морщась, обратился к прокурору:
– Может быть, в самом деле, пусть идет? Ребята будут с ним, – Калошина поразило то, что он впервые слышал такой просящий тон в голосе своего начальника. За кого в тот момент переживал Сухарев, он не мог понять.
Горячев, снисходительно взглянув на подполковника, будто сжалившись над ним, махнул царственно рукой:
– Ты тоже ответишь, если что!