Полицейские глянули на меня, а я важно кивнул, почувствовав, как засосало под ложечкой.
Меж тем дядя Коля двинулся по тропинке вглубь леса, негромко проговорив:
— Погнали к старухе. Топор кто-нибудь взял?
— Взял, — отозвался Борисович, похлопав по кобуре, а дальше задал вполне резонный вопрос: — А если нашего голубчика там нет?
— Тогда с бабкой поговорим, но только разговаривать с ней буду я, — предупредил дядя Коля, окинув нас тяжёлым взглядом.
— Ясно, — кивнул бородатый, придержав рукой фуражку.
— И сильно не шумим, чтобы нас до поры до времени не услышали, — строго проговорил Козлов, отодвигая низко растущую ветку, которая мешала пройти по тропинке.
Отряд растянулся цепочкой и потопал за дядей Колей, который возглавил его. Я шёл последним, сконцентрировавшись на том, чтобы не споткнуться. Идти ночью по лесу — то ещё удовольствие: тут кочка, там корень из-под земли торчит, а вон в тех кустах вообще кто-то угрожающе стрекочет. Хорошо хоть тропинка оказалась натоптана ещё лучше, чем в прошлый раз. Похоже, что клиентов у бабки всё больше и больше. И никто из них не понимает, чем рискует, если те пятеро, и правда, умерли по её воле. Мне сейчас было недосуг размышлять над природой их смерти, но вот как только окажусь дома, то сразу же прикину что к чему. Ведь здесь явно попахивает очередной чертовщиной. Не могут же быть эти смерти простым совпадением? Такого не бывает.
Тем временем Илья Олегович достал из кармана сигарету, прикурил её от дешёвой пластиковой зажигалки и, косясь на подрагивающие кусты, тихонько произнёс:
— Я здесь однажды щенков оставил. Не знал, куда их деть, а топить уже поздно было. Вот, в общем, и нашёл выход. Ребят, как думаете, они могли вырасти и тут начать жить?
— Да их бомжи давно съели, — буркнул Степан.
— Нет тут бомжей… — вставил Козлов.
—…Голодных, так точно, — добавил я.
— Вот уж спасибо. Утешили, — прохрипел худой, делая глубокую затяжку.
— Чем смогли — помогли, а теперь тишина, — твёрдо произнёс дядя Коля, блеснув во тьме глазами.
Разговор мигом затих, погрузив отряд в напряжённое молчание. Я всё так же шёл позади всех и прислушивался к себе, косясь на покачивающиеся во мраке кусты и ветки. Во мне смешались три чувства: любопытство, возбуждение и страх. Надо сказать, что последний преобладал, но я держал его в узде. Да так хорошо это у меня получалось, что когда над нашими головами ухнул филин, то я был единственным, кто не выругался, а вот курильщик даже за сердце схватился и показал кулак кронам деревьев, поскрипывающим на слабом ветру. Меня позабавила его реакция и вызвала кривую усмешку на губах.