Она лаконично покачала головой.
— Одна, может, и попыталась бы. Хотя вряд ли бы получилось. А так тебя убьют в первую же секунду.
Она говорила, но в её словах я почувствовал фальшь. Да, правильные слова, и сказаны правильно, красиво. С неким театральным драматическим эффектом. Но… Существо внутри меня ей больше не верило.
— Руки за голову! Быстро! И не шевелиться! Шевельнёшься — стреляем! А ты за спину! Вот так!
Сильные руки, как в замедленном воспроизведении, выкрутили мне обе руки и также медленно утянули прочь. Бандиты, тащившие меня, панически боялись; не будь на них масок, я бы рассмотрел на их лбах холодный пот.
— Если дёрнешься, мальчишке конец! — на всякий случай ещё раз предупредил главарь, отступая на шаг назад. Палец на спусковом крючке лежал уверенно, он умел сдерживать страх.
Катарина молчала. Я повернул голову, посмотрел в её глаза. И всё понял. По её расслабленной стойке. По спокойному безразличному взгляду.
Во взгляде этом не было огонька. Того самого огонька обложенного хищника перед броском. А в стойке — энергии. Она будто знала, что и как произойдёт, была готова к этому моменту. И совершенно не нервничала.
Она сдала меня. Она. Сдала. Меня. Я проговаривал эти три слова про себя, они всё больше и больше царапали изнутри. Бандиты, отойдя на достаточное расстояние, резко дёрнули, развернув в другую сторону, и потащили к стоявшей невдалеке машине, но глаза Катарины намертво отпечатались в моём сознании.
Я — болванчик. Марионетка, которой играют, дёргая за ниточки. Заставляют делать нужные вещи, после чего бросают в коробку и забывают. Или отдают поиграть другому, если в этом есть необходимость.
Она спасла меня, вытащила, мы мчались прочь от погони, но делала она всё это несерьёзно. У них война, в которой я стал разменной монеткой, и она знала, что, отыграв нужный раунд, корпус отдаст эту монетку назад Кампосу.
Скорее всего, это они похитили Бенито, вопреки её заверениям. Почему, зачем — не важно, это высокие материи, но у них, действительно, война. А я — маленький эпизод этой войны, заложник, которого они отдают «на хранение» в обмен на что-то.
Погоня, сбитые машины — демонстрация возможностей, мол, мы можем и так, потому её лично Виктор Кампос не тронет. Но только её. Я же не кадровый офицер, меня можно пинать туда-сюда, как мячик для пинг-понга. Это было бегство, та погоня со стрельбой и ракетами, но бегство от собственной тени. Тени самого корпуса. Чётко спланированное их офицерами для демонстрации, кто есть кто. Как же я их всех ненавижу!