– Заставы у нас неделю назад все посымали. Москва..Москва..– вздохнул Кулебякин и подсыпал зерна в клетку Пьетро. Он все-таки забрал его с собой.
– Рассказывайте Кулебякин – Шлецер сосредоточенно набивал трубку.
Кулебякин вернулся за стол:
– Началось все с полгода назад. У нас и раньше спокойно не было. Москва она, как чарка хмельная, от нее бежишь, к ней прибегаешь. Разбойнички у нас и раньше лютовали. Но теперь как-то мощно. Как-то регулярней. Что ни день, то купца обнесут, что ни неделя смертоубийство учинят. Как работают – с восхищением проговорил Кулебякин. – Без страха божьего. А Москва она ведь, что женка блудливая. Кнута нет и ее нет. Слухи тогда пошли. Оттого это случилось, что Ванька –каин всех под себя подмял.
– Кто таков? – спросил Бабицкий. Его кубок не оставался пустым.
– Расписываюсь. – тяжело вздохнул Кулебякин. Меня сам император поставил Москву блюсти.
– Бери- сказал. – Кулебякин, Москву. Она мое сердце. Тебе оставляю. А мне без сердца легче.
– Кулебякин, вы как Страшный Суд. Никак не наступите.– Шлецер раскурил трубку.
– Простите, ваша милость. Значит, объявился этот Ванька, когда Ахметку-купца, что на Лубянке рыбой торговал, жгли. С тех пор и повелось, как где злоумышление крепкое случается, там и он. В красном плаще. Как в насмешку над службой государевой.
– Что ж взять не можете раз такой приметный? – поинтересовался Бабицкий.
– Так он ведь, как вьюн скользкий. Не ухватишь. Один говорит, что беленький. Другой, что черненький. То росту гренадерского, то плевком нечаянным зашибить можно. А при последней оказии, у князя, камердинер-скоморох доложился, что это баба была. Совсем Москва разумом оскудела.
– А ярыжки твои чего спят, Кулебякин.– спросил Бабицкий. – Слово и Дело кричать разучились.
– Так ведь не подступиться. У него свои люди озорничают. Непонятно кто. Откуда. В притонах их нет. Краденое не в Москве сбывают. Я бы знал. А так. Верите, сударь, все с ног сбились и сон потеряли. Такой урон делу.
– Что скажете, Шлецер? – спросил Бабицкий.
– Кулебякин действовал разумно. Он- страж порядка и методы его полицейские. Он – человек, а не вершитель, коими заслуженно или незаслуженно мним мы себя, Бабицкий. Тут нужно действовать радикально без оглядки.
– Что вы предлагаете? Уничтожить половину города? – Бабицкий усмехнулся.
Шлецер отложил трубку и внимательно посмотрел на Бабицкого:
– Москва –это фикция, Бабицкий. Впрочем, как и остальной мир. Я с легкостью уничтожу и то и это, при условии, что моя собственная шпага останется в ножнах.
Пристанище отставных боцманов.